Ostercy Mimicas: Икона Пророка (Icon of the Prophet)
Внимание! Администрация портала TombRaider.ru запрещает размещение, копирование или цитирование данных рассказов где-либо, за исключением создания копий на локальных носителях информации. Авторские права на тексты принадлежат их переводчикам.
Икона Пророка
(Примечание автора: Во время написания этого рассказа я использовал статью
"Невидимые путешествия" Дэвида Финкеля в "Вашингтон Пост", а также книги "Талибан"
Ахмеда Рашида и "Афганистан" под редакцией Эдварда Жерарде и Джонатана Уинтера.
Рассказ задумывался до 11 сентября 2001. В момент теракта в ВТЦ я начал писать
пятую главу. Поэтому последние главы несколько отличаются по стилю от предыдущих)
Часть 1 – год 1996.
1...золотой орнамент.
Когда по Кабулу был нанесен ракетный удар, я мирно копалась в записях музея города. Понятия не имею, чьи это были ракеты – правительства или повстанцев, но так или иначе, в здание музея попала минимум одна.
Даруламанский дворец – это большое симметричное здание, чем-то даже похожее на мой особняк. С парадной его стороны можно увидеть большие полукруглые окна высотой в два этажа, а сверху расположены две квадратные башни со стеклянными атриумами(архитектурное понятие, "крытый портик" – S.) в форме пирамиды. Я с фонариком "маглайт" в зубах сидела себе на втором этаже восточного крыла и изучала содержимое картотеки управляющего, когда в окне вдруг что-то блеснуло и я каким-то шестым чувством поняла, что это такое.
Не медля ни секунды, я бросилась на пол, за массивный стол управляющего.
В следующий момент здание содрогнулось. Грохот взрыва и вспышка оглушили меня. Окна – повсюду в этом музее были окна – буквально рассыпались в пыль. К счастью, почти не было больших острых осколков – на меня посыпалось мелкое стеклянное крошево. Что-то загорелось. Совсем рядом еще один стол разлетелся в щепки – в него попал громадный сверхзвуковой кусок бетона. К моему изумлению, вспыхнули бумаги, что я еще держала в руках, хотя меня совсем не задело.
"Как??" – подумала я, но была слишком потрясена, чтобы мыслить рационально. Я бросила горящие бумаги, глотнула дыма и закашлялась. Дым был горьким и едким – у меня заслезились глаза. Стараясь не дышать, я отползла в сторону, где было меньше дыма, протерла глаза и осторожно поднялась на ноги.
Комната горела. Я подумала, что надо бы, наверное, найти огнетушитель. Огонь был с каким-то фиолетовым оттенком – не знаю, может, из-за того, что горела краска на металле, может, еще из-за чего – и разгорался прямо на глазах, с таким ревом, как горит газовый факел. Огнетушитель – если бы я тут нашла хотя бы один работающий, - помог не больше, чем ведро воды.
Комната быстро наполнялась дымом, и мне пришлось отступить. Я могла бы попробовать уйти через дыру в стене, либо же попытаться найти дверь. Мне все еще нужно было найти то, ради чего я сюда явилась, особенно из-за того, что музей скоро прекратил бы свое существование, так что я выбрала второй вариант.
В эту секунду раздался второй взрыв, и пол подо мной провалился.
Вообще-то, я должна была все это предвидеть. Без сомнения, моджахеды должны были начать сражение за эту территорию именно в тот момент, когда там буду я. Иначе просто и быть не могло.
С реакцией у меня все в порядке, поэтому в полете я успела сориентироваться и уцепиться за толстую деревянную балку. Балка проходила под потолком первого этажа в одном из главных выставочных залов, так что я болталась на высоте двадцати футов над полом(этажи тут были порядочной высоты). Вокруг меня продолжал рушиться потолок. Стол управляющего и картотека, в которой я недавно копалась, упали прямо на бесценную бактрианскую терракоту из Аи Ханоума, времен еще самого Александра Великого.
Музеи повсеместно считаются сухими и пыльными. Музей Кабула не был исключением. Поэтому комната внизу занялась почти сразу же. Резная индийская слоновая кость 3 века нашей эры, китайские болванчики, статуи Будды еще с 7 века нашей эры из...черт...Фундукистана, или как он там назывался, кафирские родовые портреты на дереве из Нористана, бесценные исламские вышивки – все было охвачено пламенем. Активная реакция окисления не делает различий ни для чего.
-Вот б* * *
ь, - выругалась я. Причин было две – во первых, мне было жалко произведения искусства, и во-вторых, я висела, уцепившись за деревянную балку между двух горящих этажей в здании, готовом рухнуть в любой момент. – Вот и гуляй теперь по музеям...
Примерно в паре метров от меня на балке висела большая старомодная люстра. Я попробовала раскачаться на своей балке, но оказалось, что та таки прогнила по краям и после первого же маха я сорвалась. Я подумала было, что мне конец, но тут моя нога угодила в какое-то сложное переплетение и застряла там. Краткий рывок, и вдруг оказалось, что я свисаю с этой люстры вниз головой. На меня просыпалось облако пыли и дохлых пауков.
Боль в ноге была мучительной, я чувствовала, что по ней стекает кровь. Нечеловечески изогнувшись и сложившись пополам, я умудрилась дотянуться до края люстры и ухватиться за него. Когда я забиралась наверх, одна из лампочек, за которую я неосторожно схватилась, лопнула, изрезав мне всю руку и я чуть не свалилась. К счастью, все обошлось. Я съежилась на люстре, нагнув голову, чтобы не задевать потолок.
Я была уверена, что заслужила по крайней мере десять минут отдыха, чашку чая, пару аптечек и сигару, опционально патроны или оружие – но ничего такого на горизонте не маячило. Под потолком было довольно жарко, и к тому же крепления люстры не были рассчитаны на мой вес – болты поддавались. Снизу поднимался дым. По запаху он был вполне терпимый – благовония, ладан, фимиам – но тем не менее густой и слишком горячий.
Неплохо было бы, если б люстра была присобачена к потолку на длинной веревке. Так обычно делают в вестернах или боевиках типа того, что про меня – герой летает по комнате не хуже самого Тарзана. Эта же держалась на...а черт его знает, на чем она вообще держалась. Может, ее просто намазали соплей и так приклеили. Сама она была каким-то жутким устройством из трех немыслимо изогнутых бронзовых трубок, нескольких сотен грязных стеклянных блестяшек на подвесках, и целого минного поля лампочек. Судя по ним, когда-то она давала свет. Правда, по-моему, это было еще до нашей эры.
Поразмыслив немного, я соскользнула вниз и повисла на одной из бронзовых загогулин. При этом я поняла, как чувствует себя шашлык – огонь внизу весело лизнул мои ботинки. Я поджала ноги и осторожно качнулась вперед. Люстра осталась неподвижной, что меня воодушевило. Отлично, подумала я. Я раскачаюсь, сделаю в воздухе переворот и ухвачусь за следующую люстру.
Но тут все мои планы рухнули вместе с потолком.
* * *
Я долгое время была знакома с профессором Норией Дабери, ныне покойный муж которой, Луис, был экспертом по афганской археологии. Ей было около пятидесяти, когда ей пришлось покинуть страну. Многие историки Афганистана были женщинами, но, к несчастью, история оказалась к ним несправедлива. Нория была не только муслимом, она была коренным муслимом, но когда она заявила твердолобым членам правления "исламских студентов" в Кандахаре что, по Корану, "для женщин важнее образование, чем домашнее хозяйство", это повлекло за собой неприятные последствия. Через некоторое время один из талибов-военных, полевой командир Мохаммед Басмачи предложил публично ее высечь за мысли, противоречащие шариату. Она сумела скрыться при поддержке знакомых западных журналистов, но не избежала изгнания.
-Интересная была лекция, - сказала я Нории после одной из тех редких академических конференций, на которые я хожу, когда нечего делать. Это было в Лондоне.
Нория улыбнулась и поправила прическу. – Спасибо, - сказала она с достоинством. – А вы давно интересуетесь Александрией?
-Я вообще сильно интересуюсь подобными древними городами. – сказала я. – Ничего, если я закажу выпить?
-Это же английское общественное заведение. – сказала Нория, показывая вокруг. Она взяла свой стакан со спрайтом.
-Я не думаю, что вам можно посещать пивные.
-Да ладно. Я же не из Саудовской Аравии.
Мы рассмеялись.
-Я просто почитала, что пишут женщины на вашем сайте. – сказала я.
-Моем сайте??
-www.RAWA.org. Женщины-революционерки Афганистана, или как там еще.
-Ну, вряд ли это мой сайт. – сказала она невозмутимо. – И что же там пишут?
-Мы ищем свободу, а не ее видимость. Она обращалась к американцам. Мне показалось довольно похоже на стиль Айятоллы Хомени.
Нория улыбнулась. – И что же вы хотите от меня услышать по этому поводу?
-Я думала, вы противник фундаменталистов?
-Мы все муслимы. – сказала Нория и заговорщицки наклонилась ко мне. – Знаете что? Судя по западной прессе, получается так, что единственные люди, которые противятся фундаментальному исламу – это не муслимы.
-Ну да, только на самом деле есть сунниты, которые противятся фундаментализму шийитов, и есть шийиты, которые противятся фундаментализму суннитов. – сказала я.
Нория фыркнула. – Совершенно верно, как говорит Луис. – сказала она.
Я предложила ей сигарету, но она усмехнулась и отказалась.
-Я читала записи вашего мужа о раскопках в Бори-Абдулле – сказала я, щелкнув зажигалкой и выпустив струю дыма в сторону.
-Он бы расстроился, услышав, что военные превратили зону раскопок в минное поле.
-Может, тогда она останется в сохранности. – сказала я.
-А разве вас это остановит?
-Скорее всего нет.
-Тогда... – Нория деликатно подождала, пока я прикончу свой бокал виски – знаете, у меня возникла небольшая...проблема, и я подумала, может, вы заинтересуетесь.
-Да?
-Дело в полевых заметках моего мужа. Они все еще в Кабуле.
-Но я думала, все его работы уже опубликованы?
-Это не совсем так. – она помедлила. – Я просто подумала, может, вы смогли бы использовать свои связи, чтобы получить визу, и, может, пронести с собой письмо от меня...
-Но разве музей не закрыт? – спросила я.
-Кто-то все равно остался, - сказала она. Похоже, она не подозревала, что люди генерала Омара были уже на подходе к столице, и моя виза, заверенная правительством Раббани, была совершенно бесполезна.
-Ладно, тогда еще одно. Могу я использовать ваши сведения по своему усмотрению?
Нория пожала плечами и улыбнулась. – Лично я не против, - сказала она.
* * *
Вы, конечно, представляете себе, что получится, если шлепнуть мухобойкой по горящей бумажке. Огонь будет сбит. То же самое произошло и в музее, когда я вместе с потолком свалилась вниз. По правде говоря, моей заслуги в том нет. Я на пол не попала. Вместо этого я чуть не сломала себе спину и другие части тела, ударившись о здоровенную каменную статую царя Канишки.
Со статуи я свалилась на пол. Естественное желание выразиться в трехэтажном стиле пришлось подавить, так как, судя по всему, рядом должны были быть солдаты, а этим ребятам только подавай движущиеся мишени. Я прислушалась, стараясь уловить среди остального фонового шума какой-нибудь шепот, или, скажем, шаги, но до меня доносились только шум ветра и треск огня где-то рядом. Воздух был перенасыщен дымом и пылью, но, к счастью, долгая практика курильщика позволила мне сдержать рефлекс кашля. Я протерла глаза, чтобы вернуть себе зрение.
Затем я достала из кармана карту музея, выдранную из путеводителя. В офисе управляющего я не обнаружила ничего, что могло бы подсказать, где искать полевые заметки, но, судя по всему, подвал с библиотекой казался наиболее вероятным местом. Правда, он скорее всего был заперт, да и солдаты, услышав меня, сразу бы сбежались, как муравьи на труп, но выбирать было не из чего. Единственным утешением была только надежда, что огонь еще туда не добрался.
-Chist? – произнес кто-то снаружи, и я пригнулась. – Che ast? – Если бы я побольше занималась изучением языков арабской группы, я, возможно, смогла бы определить, на каком это было сказано и таким образом узнать, чьи это были солдаты. А может, и не смогла бы. А, сомневаюсь, что это вообще бы хоть как-нибудь мне помогло.
Я змеей проползла по обломкам – наверно, хуже этого могут быть только садо-мазохистские извращения – и наконец кое-как добралась туда, где когда-то была дверь. Надо было уйти подальше от окон, в глубину музея.
За дверью находился главный атриум с двумя лестницами – вниз и вверх. "Библиотека" располагалась в подвале, так что я стала спускаться вниз, по возможности стараясь производить поменьше шума. Позади огонь снова начинал разгораться – я слышала, как он потрескивает.
-Chap, - донеслось издалека. – Baash! – Голос у солдата был такой, словно он обнаружил мину или что-то подобное, с чем надо было обращаться очень осторожно. Затем пару раз прострочила автоматическая винтовка и кто-то вскрикнул. Разбираться подробнее, что там происходило, у меня не было ни времени, ни тем более желания.
Подвал здания представлял из себя сложный лабиринт коридоров – наследие того времени, когда в даруламанском дворце, здании музея, располагались части королевской армии Афганистана. На карте ничего такого не было, так что мне оставалось только искать вслепую и надеяться на удачу.
Примерно через десять минут я поняла, что ящики в подвале, на которые я сразу же наткнулась, стоили, по существу, дороже всего музея. Я тогда не знала, что готовились планы переместить главную часть коллекции в отель "Интерконтинентал" Кабула, официально – для ее сохранности, а неофициально...черт его знает. Один ящик был забит серебряными монетами; среди них я усмотрела даже несколько двойных декадо-драхм Аминтаса, самых больших греческих монет в истории. Я хотела было прикарманить парочку, но потом подумала, что в сложившейся ситуации меня могут и поймать, а тогда, если найдут монеты, открутиться уже не получится. В другом ящике лежали бесценные изделия слоновой кости из Беграма, а третий был полон золотых украшений из Тилья-тепе. Руки так и чесались – они были маленькими, удобными и исключительно ценными, но я лично ценю свою жизнь намного выше. Недавно я слышала, что некоторые из этих украшений были выставлены на продажу на международном рынке произведений искусства. Кто-то пытался обвинить в краже русских, но я так не считаю – вряд ли русские стали бы в 1996 году тайно возвращаться за ними, после того, как их войска уже давно вышли из страны.
Однако, все это к делу не относилось. Мне нужно было только одно. Скорее всего, старые полевые журналы, не обладающие никакой финансовой ценностью, не стали бы класть в эти ящики. Надо было двигаться дальше.
Я шла по темному коридору, когда позади меня вдруг раздалось глухое ворчание. Я резко развернулась, и луч фонарика высветил большую афганскую гончую. Я чуть не прыснула со смеху. Глупее и самонадеяннее афганской гончей зверя нет. И вот вам, пожалуйста – афганская гончая в Афганистане. Замечательно, подумала я. Собака снова заворчала и я заметила, что ее глаза красные, а из пасти капает пена.
Бешеная, подумала я и достала один из своих пистолетов. Самый надежный способ разобраться с враждебным животным – пристрелить его. И тут я услышала, чьи-то шаги наверху. Один-единственный звук, даже лай – и мне конец.
Собака прыгнула на меня.
2. ...те, кто доводят дело до конца.
Я сбила ее в воздухе, сильно ударив стволом в грудь. Меня обрызгало пеной, но стирать ее времени не было – собака снова прыгнула.
На мне были плотные штаны и кожаные перчатки, но что-то подсказывало мне, что если меня укусят, придется сильно постараться, чтобы найти в Кабуле вакцину от бешенства.
Я снова отбросила собаку в сторону. Свалившись на пол, она озлобленно зарычала. Я напряглась, ожидая какой-нибудь реакции сверху. Собака тем временем снова прыгнула на меня и на этот раз вцепилась мне в руку. Я шваркнула ее о стену и она жалобно взвизгнула.
Черт знает что, подумала я. Надо было заставить ее замолчать, пока она меня не убила окончательно.
Я нагнулась, чтобы достать из ножен на колене свой походный нож, и в этот момент собака сбила меня с ног. Я еле успела увернуться от ее пасти и схватить ее за горло, чтобы удержать на расстоянии. Зубы щелкнули прямо перед моим носом. Пена из пасти капала мне прямо на лицо. Я подумала, заражусь ли я, если слюна попадет в глаз.
Я уже почти дотянулась другой рукой до ножа, когда она все-таки чуть не цапнула меня за ухо. Это меня вконец обозлило и напугало, так что я в ярости забыла про нож и ухватила ее за обе челюсти.
Собаку это привело в замешательство, так что я почти без проблем поднялась на ноги. Сначала я хотела взять-таки нож и прикончить ее, но шансы удержать ее одной рукой были явно на стороне собаки. Тогда я попыталась повернуть ее голову так, чтобы сломать шею, но собака стала тоже переворачиваться. Потом мои перчатки вдруг соскользнули, и я выпустила ее.
Собака отскочила назад и залаяла. Не знаю уж, что стало с ее бешенством.
-Вот б* * *
ь! – прошипела я, шаря по полу в поисках ножа. – Заткнись! Хорошая собака!
Ножа нигде не было, и я кинулась на нее сама. Я хотела снова схватить ее за голову, но сумела только обхватить ее за туловище. Собака стала вырываться, скребя по мне своими длинными когтями. Я чуть не заорала.
Собака снова попыталась укусить меня, и я решила попробовать удар головой. Она меня уже вообще-то укусила, так что терять было нечего. От бешенства, по крайней мере, можно вылечиться, а вот от пули в голове – вряд ли. Удар, брызнула кровь и на пол вылетел чей-то клык. По счастью, не мой.
Мы продолжали борьбу. Я чертыхалась, собака делала то же самое на собачьем языке. Я подумала, может, стоит выдрать этой сволочи язык. Или вообще откусить его к черту.
Ситуация становилась напряженной. Тут я вспомнила один фильм, где убийца застрелил жертву через подушку, чтобы приглушить выстрел. Звук-то по большей части создают расширяющиеся газы, так?
Я потянулась за вторым пистолетом, прижала дуло к боку собаки и спустила курок. На мой взгляд, разницы в звуке никакой не было. Теория не сработала. Обычное дело.
Собаки вообще-то довольно живучи. Ее отбросило в сторону, но она сразу же извернулась и вскочила на ноги, после чего побежала назад.
Я расслабилась на долю секунды, но вдруг представила себе, как из подвала выбегает собака с явно огнестрельной раной в боку и ее видят солдаты. Надо было срочно ее остановить.
Афганские гончие – это, конечно, гончие, и бегать они умеют хорошо. Я вообще-то тоже, но только на короткие дистанции, а потом приходится сбавлять темп.
Я была от нее уже всего в нескольких метрах, когда она наконец добралась до лестницы и взбежала наверх. Поздно, подумала я. Наверху раздалась очередь и краткий взвизг, затем смех.
Затем я очень четко услышала голос. Он говорил по-английски, без арабского акцента.
-Что там такое?
-Собака, - ответил ему другой голос, вероятно, афганец.
-И какого черта они смеются? – человек говорил с чувством презрения.
-Это же просто собака. Ахмад храбро застрелил собаку. Он у нас очень храбрый.
-Это хорошо. А вы хорошо здесь все осмотрели? – Сарказм. Похоже, слишком тонкий, чтобы его можно было понять.
-Да, сэр. Наши боевики – лучшие в Афганистане.
-Постарайтесь их не опозорить. – голос звучал так, словно принадлежал тренеру футбольной команды, вынужденной играть в проливной дождь на открытом стадионе. – Вам хорошо заплатили, так что выполняйте свою работу хорошо. И не взорвите тут что-нибудь еще.
Я со всех ног рванула обратно в подвал. Чем быстрее я найду заметки профессора Дабери и смоюсь отсюда, тем лучше. Не то чтобы я была перепугана до смерти, но этот голос... он слишком уж напоминал мне мою высшую школу. К тому же я представила себе сцену моего группового изнасилования... для начала - вшестером. Это сильно прибавило мне прыти.
Я еще не была в дальней части подвала, поэтому направилась туда. По пути я осматривала пол в поисках следов. Пыль на полу, казалось, лежала нетронутой годами, что внушало некую уверенность. Вскоре я уперлась в большую ржавую металлическую дверь. По счастью, она не была заперта, и, изрядно повозившись и ободрав пальцы в кровь, я таки приоткрыла ее настолько, чтобы можно было пройти. Я посветила внутрь фонариком – повсюду стояли бесчисленные стеллажи с книгами и папками. К моей радости, в углу кучей были свалены папки, с виду довольно похожие на доклады и заметки о раскопках.
Я легко отыскала две папки с именем Дабери. Записи велись на толстой прочной бумаге хорошими невыцветающими чернилами. "Бактрианские раскопки в Бори-Абдулле, 1966 г. Ведущий археолог – Луис Дабери. Спонсор экспедиции – король Захир Шах." В это время Нория была двадцатилетней студенткой университета в Кабуле. Тогда было время эмансипации, и она на раскопках встретилась с харизматическим академиком из другой страны. Но даже тогда для афганской женщины было очень необычно выйти замуж за не-муслима, пусть даже обеспеченного и образованного. Времена определенно изменились.
Я сунула папки в рюкзак и собралась уходить, когда вдруг поняла, ЧТО оставляю в этой комнате. Бесценная документация о заброшенных раскопках – теперь еще более забытых, чем ранее. Многие из этих раскопок проводились после вторжения в Афганистан советской армии, и их проводили люди, заинтересованные не столько в истории, сколько в собственном выживании – они искали золото. Многие из этих документов были единственными, описывающими те или иные раскопки.
Я взяла наугад еще одну папку. Записи в ней были на арабском, имя археолога я разобрать не смогла, но рисунки были вполне понятными. Я раскрыла папку на середине и обнаружила тщательный набросок надписи. Я выхватила взглядом пару фраз. "hAlABI RRORheteS et SeRGIVS SA". "tA MeRe teS ethRIB". Кто-то был явно не в ладах с алфавитом.
Пролистав страницы с конца, я наткнулась на нечто, похожее на список найденных артефактов с их кодовыми обозначениями. Без сомнения, где-то были и точные карты тех мест, где их нашли. Я не знаю арабский язык, но, по крайней мере, понимаю арабские цифры. Номера шли примерно от 10 до 1000. В одном из предложений упоминалось число 57, снова слово "SeRGIVS" и латинское слово "ephemeris".
Я по натуре очень любопытна. Я попыталась сравнить записи на папке с записями на некоторых ящиках на стеллажах. Несколько ящиков соответствовали списку и цифровому коду. Я взяла один из них и открыла крышку. Среди примитивной керамики и остатков ткани лежал маленький сверток – тот самый номер 57. Он был завернут в клеенку и перевязан веревкой. Я очень аккуратно развернула его. Внутри оказались небольшие прямоугольные стеклянные пластинки, между которыми, словно засушенные лепестки редких цветов, лежали куски папируса, покрытые мелкими выцветшими письменами.
Я задумалась. Если я сейчас заберу это с собой, я рискую уничтожить неплохую археологическую работу. Конечно, вполне возможен был и такой вариант – по возвращении в Англию я обнаружу, что все это уже давным-давно было исследовано и результаты опубликованы. Также возможно было и то, что весь этот склад через пару дней будет уничтожен еще одной ракетой. Забрать с собой все я, конечно, не могла, так что ограничилась только этой папкой и свертком под номером 57.
В конце концов, когда война закончится, я всегда смогу сюда вернуться, подумала я. Алчность – родная сестра самообмана.
* * *
Нужно было разработать план, как выбраться оттуда. Я подумала, может, как в комиксах, спрятаться в один из ящиков с сокровищами, попасть таким образом в логово врага, а потом сдать их всех полиции. Хотя нет, этот вариант не проходил. Если афганцы такие идиоты, что взрывают, расхищают и продают свое культурное наследие – что ж, пожалуйста. Лично мне требовалась только горячая ванна, прививка от бешенства и место в любом самолете, вылетающем из международного аэропорта Кабула.
Затем я подумала насчет возможности выждать наступления ночи и затем скрыться. Сюда я приехала на обычном автобусе, завернутая с головы до ног в замечательную чадру. Без сомнения, обратно меня подвез бы без проблем любой таксист – пачка долларов действует безотказно в любой стране, кроме, возможно, нашей Великобритании.
Я задумалась, когда же они спустятся за теми ящиками – если, конечно, они пришли сюда за ними. К несчастью, в этот момент к моему затылку приставили ствол.
-Кто вы? Не оборачиваться! – произнес тот самый голос.
-Я работаю в Си-Эн-Эн. – сказала я. – Сегодня с новостями туговато, так что я подумала, может, приобщиться к культурным ценностям.
-Кабул только что перешел под власть генерала Омара.
-Видите? Здесь в Афганистане это обычное дело. Никому это неинтересно, понимаете меня?
-Хватит болтать. Покажите мне какое-нибудь удостоверение личности. И не оборачивайтесь.
Я аккуратно достала из кармана свой британский паспорт, раскрыла его и показала через плечо. – Вы, должно быть, таможенник. – сказала я. – И, наверно, собираетесь конфисковать все содержимое музея как незаконную контрабанду.
-Лара Крофт. – с досадой сказал этот человек. Затем последовало двухэтажное выражение.
-Мы знакомы? – осведомилась я. По-моему, он был из министерства иностранных дел – по стилю было похоже.
-Прости, но я должен это сделать. – сказал он и оглушил меня рукояткой.
* * *
Очнувшись, я подумала было, что меня заживо похоронили. Было душно, темно, и на мне лежала какая-то накидка. Я испуганно вскинулась, и сразу же обнаружила, что все еще нахожусь в подвале музея, накрытая каким-то брезентом. Этот человек, кто бы он ни был, спас меня от близкого и, видимо, неприятного для меня знакомства с его людьми.
Я выбралась наружу и скрылась в лабиринте улиц, стараясь по возможности оставаться в тени. Обычно улица в разрезе напоминает букву U – улица, и вертикальные стены домов. Той ночью в Кабуле улицы были больше похожи на букву V. Я с трудом отыскивала дорогу среди груд обломков. По крайней мере, непохоже было, что по таким улицам станут ездить ночные патрули. Было почти безлюдно, и холодный пронизывающий ветер давал возможность закутаться в одежду поплотнее, чтобы меня не узнали. У меня было странное ощущение, что для женщин тут существовал специальный комендантский час.
Подойдя ближе к дворцу президента, я услышала крики, выстрелы и звуки машин. Стараясь оставаться в тени, я выглянула за угол.
Два двухдверных пикапа "датсун" – любимые машины боевиков генерала Омара – под одобрительные крики и аплодисменты делали круги почета перед дворцом. За одним из них что-то волочилось.
Наконец они остановились. Странный предмет, привязанный за машиной, оказался совершенно неузнаваемым трупом какого-то человека. Они отвязали его от машины и подвесили на ближайший фонарный столб, после чего с радостными воплями исполнили салют из "калашниковых".
Позднее я узнала, что это был президент Наябулла, бывший лидер коммунистов. Доблестные бойцы генерала Омара схватили его прямо в ООН – он попросил у ООН убежища, но там это понятие понимают по-своему – и стали пытать. Когда им надоело, они казнили его. Когда в свое время был казнен Муссолини, мир только приветствовал это. Может, талибы надеялись на то же самое. Хотя, скорее всего, им было все равно.
Я решила, что чем быстрее я вернусь в свою гостиницу и смешаюсь там с другими иностранными журналистами, тем лучше. Когда я добралась туда, я заметила, что все журналисты наблюдают за солдатами, которые вытаскивали из гостиницы какие-то ящики и складывали их прямо на улице.
Ко мне подошел знакомый австралийский журналист.
-Где вы были? – удивленно спросил он. – Вам повезло, что вас не подстрелили.
-Да так, поблизости, - сказала я. – Посмотрела, как тут с ночной жизнью, прикупила пару сувениров. А что тут происходит?
-Похоже, они нашли тут винный погреб.
Тут я услышала кашляющий звук запускаемого дизельного двигателя. Недалеко от нас прямо на дороге стоял внушительный Т-55.
-Действительно? – сказала я.
-Черт их знает, что у них в мозгах. – сказал австралиец, с интересом наблюдая за происходящим.
Танк двинулся к ящикам и во мгновение ока расплющил их. Захрустело стекло и пополз запах спирта.
-Не могу себе представить лучшего способа произвести впечатление на иностранную прессу. – подытожила я, когда все было кончено.
-Аналогично, - согласился австралиец и поднял свой фотоаппарат.
Я остановила его. – Уберите. Фотографировать запрещено.
-Но зачем тогда нужно было все это устраивать?
-Это вовсе не для вашего удовольствия. – сказала я. – Просто законы шариата в действии.
-Боже, - сказал австралиец. – Вот идиоты.
-Добро пожаловать в седьмой век от рождества Христова. Пошли внутрь.
* * *
Я выбрала не то время, чтобы пытаться просто так вылететь из Афганистана с вещами, похищенными из музея. Конечно, они выглядели вполне невинно, но у меня было такое предчувствие, что если меня поймают, мои дни будут сочтены.
Нужно было как-то переправить вещи через границу, и для этого существовали только два способа – дипломатическая почта или контрабандисты. Я подумала, может, новое правительство на радостях все-таки разрешит мне вывезти все это, но потом решила, что это из области фантастики.
Я раскрыла свой путеводитель по Афганистану и попыталась выяснить, где находится британское посольство, и не заминирована ли туда дорога. В конце концов я решила взять такси. Я, конечно, не была уверена, что посольство будет открыто – официально оно прекратило работу уже два года назад.
Сидя в такси, прыгающем по выбоинам, я на всякий случай положила руку на пистолет. Нечего было и спрашивать водителя, правильно ли мы едем. В Афганистане самый короткий путь между двумя точками обычно ведет на тот свет. Мой таксист, похоже, знал, где расположены все опасные места и как их объехать. Наконец мы остановились у развалин какого-то здоровенного и когда-то красивого здания.
-И что же это такое? – вопросительно посмотрела я на водителя. Он говорил по-французски.
Он хмыкнул. – Это и есть британское посольство. Два года назад его отдали пакистанцам, а потом взорвали.
-Почему вы раньше не сказали?
Таксист пожал плечами. – Мне же надо зарабатывать на жизнь.
-А может, мне вас просто пристрелить?
-Ооо! – сказал он с притворным ужасом. – Я чувствую близость духа Малалай. – Малалай была женщиной, еще в девятнадцатом веке убедившей своих соратников выгнать англичан из Афганистана. Не самая удачная метафора.
Я не настолько хорошо знала французский матерный, чтобы продолжать разговор, так что я открыла окно и посмотрела на развалины посольства. Я все еще думала о том человеке, который спас меня в музее. Непохоже было, что он был журналистом или еще кем-то, чтобы жить в той же гостинице, что и я. Мне он показался образованным, и к тому же он вел себя так, словно знал меня.
Я вышла, отсчитала нужную сумму и сунула водителю. – Если расскажете обо мне, я вас из-под земли достану. – сказала я. Он усмехнулся и тронулся с места.
Бывшее посольство находилось посреди того, что можно было даже назвать жилыми районами. Я слышала голоса людей, звуки радио, крики детей и даже чувствовала запах еды. Пока что ничего не говорило о возможных ловушках.
Я вооружилась. Зачернила лицо и надела черную шапочку. Одела на фонарик красный светофильтр и сменила ботинки на легкие и удобные черные кеды. Уже внутри развалин я рискнула и закопала свой рюкзак, где все еще лежали папки с заметками, под грудой камней. Я была уверена, что никто меня не заметил.
Первым, что я обнаружила за руинами, были многочисленные следы шин, ведущие с одной из улочек. Там все еще находились остатки сада, теперь заросшие сорняками и заваленные мусором.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что со зданием все не настолько плохо, как казалось сначала. В нем оставалось еще несколько почти целых комнат и, что представляло больший интерес, совсем целая стальная дверь. Она была заперта. Я изучила замок – он был недавно смазан, причем совсем не заржавел и не запылился. Интересно.
Еще я нашла старое помещение казармы. Сначала я даже не поняла, на что вообще смотрю. Там стоял огромный пресс, похожий на винный или печатный, весь в каких-то коричневых пятнах. Еще там был большой жестяной таз, много бутылок с какой-то сильно вонючей и едкой жидкостью, грязные простыни и крышка от мусорного ящика, закопченная с одной стороны.
Я, честно говоря, удивилась. Что за странные дела происходили в этих никому не нужных развалинах британского посольства?
-Салам алейкум, - вдруг прокаркал кто-то сзади старческим голосом.
Через долю секунды я уже направила пистолет ему между глаз. Это действительно был какой-то старик. Он улыбался мне. С арабским у меня туго, но я решила попробовать.
-Ва-алейкум салам. – сказала я.
-Из Америки? – сказал старик.
-Слава богу, нет. – сказала я. – Из Англии.
Пистолет мой, видимо, его совсем не пугал. – Из Англии – хорошо, - сказал он. – Мой прапрадед убивал твоего прапрадеда в Халалабаде. – он засмеялся своим старческим смехом и показал, как воображаемый меч проходит по его куриной шее.
-Вообще-то в моем роду не было Элфинстонов, - сказала я, - либо я об этом не знаю. – Также как Клив Индийский, Род Африканский и Лоуренс Аравийский, существовал и Элфинстон Афганистанский. К несчастью, он исчез, прихватив с собой еще шестнадцать тысяч британских солдат во время идиотского зимнего отступления из Кабула в 1842 году. Для британской военной истории он был своим Тимом Хенманом.
-Да, да, - закивал старик, и снова улыбнулся беззубой улыбкой. Он, очевидно, не понял ни слова.
-Это ваше? – спросила я, указывая на оборудование для производства героина.
-Да, да. Купите? – Либо у старого идиота были знакомые в полиции, либо афганистанским властям было не до него. Я где-то прочитала об отношении жителей среднего Востока к героину: "Хорошая вещь. Убивает неверных в Америке и одновременно приносит нам доход. Слава Аллаху за него"
Мне пришла в голову мысль. Нечто вроде плана, как вывезти мои новоприобретения из страны. Не слишком хороший план, но какого черта – шла война.
-У вас есть грузовик? – Старик не понял, так что я изобразила из себя водителя, порулила немного и переключила передачу. – Бррммм, бррмммм, брмммм.
Старик захихикал. – Брум-брум, - повторил он и снова надрывно засмеялся. – Хе-хе-хе. – Очевидно, не обязательно быть в своем уме, чтобы продавать наркотики.
-Я вам заплачу. – сказала я, указывая на себя и на него. – Я, вам, заплачу. – Я снова показала водителя. – Пешавар. Мне нужно в Пешавар.
Он захлопал глазами.
-У меня оружие. – я показала ему пистолет. – Мне нужно скрываться. – Я показала, как кутаюсь в паранджу. – Я заплачу много долларов. – Слово "доллар" понимают везде.
Он отечески положил мне руку на плечо. – У вы есть муж?
-Нет, - сказала я. Это его успокоило, и он одобрительно похлопал меня по плечу.
-Скоро вы найдете мужа. – сказал он. – Вы смелый и красивый женщина.
-Спасибо, - сказала я и покраснела.
-Пошли. Пошли в мой дом.
Собственно, я ничего особенного и не планировала на вечер.
3. .... та, кто попытается...
Некоторые греческие легенды гласят, что Леда, после того, как ее изнасиловал лебедь, стала богиней Немезидой, покровительницей справедливого возмездия.
Я всегда хотела посмотреть на перевал Хибер Пас – может, из-за того, что слишком много читала в детстве Киплинга, а может, просто в память Кеннета Уильямса. В старые добрые времена этот знаменитый торговец опиумом жил на западе Пакистана. Потом американцы и Интерпол заставили его перейти через границу в Афганистан по этому перевалу.
Я и не собиралась вести грузовик сама. По сути, все, что мне можно было сделать, так это спрятаться и сидеть тихо, что бы ни случилось. Рух, сын того старика, много раз ездил в Пешавар и позаботился, чтобы завести родственника, знакомого, или заказчика в каждом опасном месте, где располагались войска. На случай, если и это не поможет, у него было еще письмо от одного довольно могущественного человека. Рух был уверен, что война не должна была повлиять на его стратегически важный бизнес с иностранными государствами.
Практически все, что я помню о поездке в грузовике, это то, что было пыльно, грязно, и дико неудобно. Каждое переключение передачи казалось для грузовика последним, и на каждой кочке мы рисковали разбить голову о потолок. Вид на дорогу сильно ограничивали многочисленные подвески бус, разные орнаменты и изречения из Корана, нацарапанные на небольших карточках.
Рух не был любителем поговорить – в английском он понимал не больше, чем я в арабском – но зато у него была кассета популярных афганских песен и всю дорогу он фальшиво им подпевал. При виде КПП он прятал кассету в дыру в обивке двери, но потом снова принимался за свое. Я забралась в пространство за сидениями, отгороженное занавеской и постаралась не думать о том, какие именно запахи исходили от самодельной лежанки, что находилась там. Было холодно, но от каждого КПП меня бросало в пот. Пару раз меня даже укусили блохи, и я поняла, отчего это собаки и кошки так отчаянно чешутся. Меня не покидали мечты о гостиничном номере в Пакистане, с вентилятором на потолке и отдельным душем.
Вид на окрестности тоже не слишком впечатлял. Представьте себе пыльную проселочную дорогу где-нибудь в южном Уэльсе, по которой изредка тащатся грязные потрепанные мусоровозы. Теперь растяните эту картину на сотни миль в стороны, добавьте пустынный фон и у вас получится восточный Афганистан.
Потом произошло одно из тех относительно редких событий – как моя авиакатастрофа в Гималаях около Токакериби - которые коренным образом меняют мою жизнь и объясняют те или иные мои взгляды на жизнь и людей. Главным образом – на общество, и мою роль в этом обществе.
Дело в том, что седьмая остановка оказалась незапланированной. Рух побледнел и затрясся. Это были просто бандиты.
Чтобы не затягивать, скажу просто – его пристрелили. Потом вcе они по очереди меня изнасиловали. Я могла бы заставить их и себя пристрелить, но я слишком уж ценю свою жизнь. Хотя к концу мероприятия я начала уже подумывать, не сменить ли убеждения. Потом последовал короткий отдых, они посовещались, поговорили со мной – один из них даже показал мне фотографию своей семьи – и снова изнасиловали меня. Наконец они просто выкинули меня в придорожную канаву и уехали на грузовике.
Стемнело, вышла луна. Я лежала в пыли и старалась не вспоминать, что у меня вообще есть тело. Рядом, уставясь в небеса, лежал Рух и луна отражалась в его раскрытом глазу. Он не моргал, и я тоже. На него забрался скорпион и посмотрел на меня, но, видимо, мое выражение лица его смутило и он убрался восвояси.
Утром меня подобрали солдаты-талибы на джипе. Я очнулась и обнаружила, что они завернули меня в одеяло и суют мне горячий чай из термоса.
-Мой рюкзак – сказала я, стуча зубами, и они передали его мне. Наверно, они в него и не заглядывали. Может быть, они приняли меня за кого-то.
Потом был какой-то город и женщина-доктор, которая говорила по-английски. Она помогла мне вымыться с помощью губки и кувшина горячей воды. Потом я заснула.
* * *
Мохаммед Басмачи показался мне больше похожим на турецкого хури, чем на повидавшего виды боевика-моджахеда. На нем был белый костюм с золотой отделкой и расшитый плащ. Старательно уложенные черные волосы покрывала элегантная шляпа, и макияжа на нем было столько, сколько не используют иные женщины.
Он поднес руку к моему лицу, чтобы поправить мои сбившиеся волосы, и я отметила, что от него пахло одеколоном, и ногти его были безукоризненно подстрижены. Он вздрогнул, когда я посмотрела ему в глаза.
-Как вы себя чувствуете? – спросил он по-английски без всякого акцента.
Я была не в настроении придумывать подобающий ответ. – Так себе, - пробормотала я.
-Я приношу мои извинения за все, что произошло.
-Вы...вы тут ни при чем.
Басмачи кивнул. – Тем не менее.
-Что теперь будет со мной?
-Вы хотели добраться до Пешавара, - сказал он. – Когда вы поправитесь, мы вам поможем.
-Спасибо.
Басмачи подал мне стакан чая. – Почему вы выбрали такой путь?
Я взяла стакан. – Из-за военного положения аэропорт прекратил работу. Я еще ни разу не была в городе, в котором в любое время может начаться ракетный обстрел. Я хотела выбраться оттуда. Я испугалась.
Басмачи похрустел пальцами и как-то странно передернул бровями. – Так вы журналист?
-Да. Наемный.
-Военный корреспондент?
-Нет, я специализируюсь на искусстве, а также интересуюсь историей.
Басмачи рассмеялся. – Сейчас и происходят исторические события, - сказал он. – Я удивлен, что вы не слышали обо мне.
-Почему?
-Меня упоминали в иностранной прессе, или, по крайней мере, мне так сказали. Я сказал, что когда мы брали у северного альянса Бамьян, мы уничтожили там идолов Будды.
Я отхлебнула чаю. – Я помню, что сообщалось о том, что где-то нашли большую статую Будды с отпиленными руками и лицом. Это было сделано два века назад, персидскими иконоборцами. И что можно на рынке в Бамьяне купить кусочки статуй поменьше, которые были взорваны русскими.
Басмачи заинтересовался. – Вы пытаетесь представить меня врагом, давая эти примеры идеологизированного вандализма.
Я допила чай и положила руку на глаза. – Я не особо люблю читать людям лекции, как надо обращаться с их культурным наследием. Я просто стараюсь поддержать разговор.
-Эта страна будет исламской. – сказал Басмачи. – Будут введены законы шариата. Мы можем повесить столько людей, сколько захотим, но мир этого не заметит. Но вот если мы ломаем какие-то большие куски песчаника, нас замечают.
-Pour encourager les autres – заметила я.
-Неплохо сказано, - согласился Басмачи. – Да. Если бы я думал, что статуи Будды могут ожить и помочь нам в обустройстве страны, я бы оставил их в покое. Но насколько я понимаю, Будда только наблюдает и улыбается.
-Всем людям, от разбойника до священника, нужно только остановиться и посмотреть на то, что они делали.
-Буддизм... это что, какое-то изречение?
-Это попытка сыронизировать над тем, что муслим критикует другую религию, учитывая, что ему приходится защищать собственную.
-Жизнь вообще полна иронии. – сказал Басмачи, - но учение Пророка превыше всего и оно ясно показывает нам путь, по которому должно следовать.
-Приятно слышать, - сказала я. – Вера вместо политики, правосудие вместо поиска выгоды. Замечательно.
-Вы смеетесь надо мной.
-Нет, и в мыслях не было. – сказала я. – На самом деле я думала, что вы собираетесь сделать с теми, кто меня изнасиловал.
Басмачи вздохнул и отвел взгляд. Потом поднялся и уставился в окно на улицу.
-Мы их уже разыскали, - сообщил он. – Их казнят за убийство и грабеж.
-А за изнасилование?
Он не смотрел на меня. – Нет доказательств. – сказал он.
-Ваш доктор осмотрел меня, и я могу их опознать. – возразила я.
Басмачи снова сел. – Вам это не понравится, - сказал он, - но по законам шариата изнасилование может быть подтверждено, только если четверо истинно верующих мужчин засвидетельствуют, что они видели преступление.
-Четверо мужчин?
-Да.
Даже то, что у талибов медицина была на должном уровне – они делали операции и ставили протезы - и их медики могли бы провести нужные тесты, это не играло никакой роли.
Может быть, в других обстоятельствах я бы огорчилась, но тогда я подумала – и черт с ним. Нельзя же судить людей без доказательств.
-И как их казнят?
-Их расстреляют на стадионе. Это будет публичная казнь.
-А как казнят насильников?
Басмачи пожал плечами. – Тоже расстреливают. Или засыпают камнями. Я присутствовал при одной казни, где человека засыпали примерно тонной кирпичей.
Мне вдруг пришло в голову кое-что. – Могу я участвовать в расстреле? – спросила я.
-Это невозможно.
-Но пожалуйста?
-Извините. Это неестественно. Кроме того, при отсутствии свидетелей, вы сами можете попасть под понятие "зина".
-Что такое "зина"?
-Непристойное поведение. Если обвинение "зина-бил-ябр" – изнасилование – не проходит из-за недостатка свидетелей, суд может решить, что действо проходило по взаимному согласию и таким образом обвинить жертву в непристойном поведении.
На меня словно вылили ведро ледяной воды и я прекратила попытки сопротивления. – Хорошие у вас законы, - горько сказала я.
-Да, - сказал Басмачи. В его взгляде читалось сожаление. – Законы у нас хорошие. Справедливость восторжествует, всех их расстреляют. Не все ли равно, за что их казнят?
Я посмотрела на него. Он выглядел таким образованным, таким современным, но в то же время таким чужим, словно пришелец с другой планеты. Похоже было, что его политика "pour encourages les autreus" женщин вообще не касалась.
-Забудьте, - сказала я. – Это женские дела.
* * *
Оказалось, что я нахожусь в Халалабаде, в трех часах езды от Пешавара. Халалабад еще месяц назад был захвачен талибами и поэтому это было относительно мирное место. Они дали мне номер в местной гостинице, чтобы я поправилась. Там был даже отдельный душ и телевизор. Обычно телевизора не прилагалось, но для меня они постарались. Также присутствовал и отдельный туалет, что было лучше всего, так как у меня началась диарея. Может, от местной воды, а может, от недавних событий. Душ был намертво приварен к стене, так что мне пришлось применить несколько акробатических трюков, чтобы хорошо помыться. В душе я провела довольно много времени. Потом я лежала на кровати и старалась удержаться, чтобы не расчесывать заживающие шрамы. Они еще болели. Что-то во мне изменилось. Мне казалось, что мой мозг кровоточит, и мой внутренний голос пытается кричать.
Все, кого я встречала, либо симпатизировали мне, либо отводили глаза. Меня это бесило, но я улыбалась. Даже женщина за стойкой гостиницы сочувствующе похлопала меня по руке. Видно было, что они страдали от того, что произошло и мне показалось, что им кажется, что Афганистан опозорил свою репутацию. Когда я поняла, что все тут знают, что произошло – я стала местной знаменитостью – но в то же время никто из них не согласился бы с обвинением, я почувствовала сильную горечь. Все они были двуличными.
Я поговорила с владельцами гостиницы, мистером и миссис Рашид.
-Я хотела бы купить мотоцикл. – сказала я. Оказалось, что у них есть целый склад старых русских военных машин двадцатилетней давности. Я чуть не рассмеялась, когда они показали мне мотоцикл. Когда-то он был покрашен в серо-зеленый цвет с советскими опознавательными знаками. Сейчас же краски на нем не было вообще – только ржавчина и металл, словно кто-то продержал его лет десять в большой сушилке.
Тем не менее мотоцикл без проблем завелся и я легко заехала на нем на крутой склон, после чего на радость зрителям сделала крутой разворот на одном колесе. Раздался смех и аплодисменты. Только мистер Рашид смотрел как-то осуждающе. Миссис Рашид объяснила, что я выставляю себя напоказ, что для женщины несвойственно, но она, миссис Рашид, понимает, что я иностранка, и думает, что все нормально. Я не стала ей говорить, что все, кому не нравится, могут идти к чертовой матери и я буду делать то, что мне захочется.
Они пригласили меня на ужин. Я не знала, что бы принести им в подарок, так что купила пару цветков в горшках. Я старалась помнить, что надо есть правой рукой, и следить за тем, сколько ешь, и нужно ли допивать чай до конца или можно оставить немного на донышке. Они ужинали со мной вместе, наверно, чтобы доказать, что они могут обращаться с гостем с Запада. Так и казалось, что они в следующий момент попросят прощения. Возможно, талибы решили, что им все равно, что я подумаю о них. Мистер и миссис Рашид так не думали.
Наконец я задала вопрос, который не давал мне покоя уже столько времени.
-А где содержат тех людей и когда их казнят?
* * *
Я взяла свой паспорт, визы, упаковала свои пожитки и заправила полный бак. Я собиралась уезжать рано.
Я вышла перед самым рассветом и направилась к полицейскому участку. В последнее время я много раз бывала в самых разных охраняемых местах, но в 1996 году для меня это было относительно новым. Полагаю, граждане Халалабада чтили закон, так как весь участок наполовину спал.
Я забралась на крышу ближайшего дома и достала свой бинокль. Через окно я увидела двух полицейских, играющих в нарды. Нарды здесь еще не запретили. На задней части здания были темные окна с решетками.
Я подумала, может, как Терминатор, войти прямо с главного входа, убивая всех, кто попадется на пути. К сожалению, у меня не было ничего, кроме моих обычных пистолетов.
Пару часов я просто наблюдала, так и не придя ни к какому плану. Потом я увидела, как у задней двери кто-то закурил.
Пришлось перебраться через стенку с колючей проволокой и битым стеклом. Человек у задней двери оказался полицейским. Я вырубила его ударом по затылку еще до того, как он что-то заметил. Теперь у меня были ключи.
Видимо, он должен был сидеть за столом перед камерами. В коридоре висела голая тусклая лампочка, но камеры не освещались. Я посветила фонариком через решетку и увидела человека. Он закрылся рукой от света и что-то буркнул. Это был тот, кто показывал мне семейные фотографии.
Я открыла дверь и заперла ее за собой. – Тихо! – сказала я и посветила себе на лицо.
Он испуганно вскрикнул, но тут я ткнула его в горло. Он захрипел, и я, схватив его за волосы, ударила затылком о бетонную стену. У него был все тот же запах – пот, феромоны и страх.
Я еще несколько раз долбанула его о стену. А потом на всякий случай еще проломила ему голову фонариком. Фонарик сломался, и свет погас. Меня забрызгало кровью.
Потом я ушла. Вернувшись в гостиницу, я последний раз вымылась в душе. На стойке я оставила деньги за номер. Когда комендантский час окончился, я завела свой мотоцикл.
У границы я остановилась и оглянулась.
-Пока, Афганистан, - крикнула я. – В * * *
* и тебя, и всех ваших людей. В * * *
* талибов. Я не собираюсь возвращаться.
Я проехала через Пакистан и добралась до Индии. Там я остановилась в отеле "Империал", в Калькутте. Весь день я спала, а вечером пошла в бар, где долго тянула пиво, уставясь в пространство. Все мои мысли куда-то исчезли. Я потеряла счет дней.
Я думала, что никто на меня не смотрит. Как-то вечером я сидела в гостинице, в очередной раз напившись, и курила сигару. В местном магазине я обнаружила журнал "Путешествия и приключения" с моей статьей о снежном человеке. Как тесен мир.
-Что должен бы сделать мужчина, чтобы привлечь ваше внимание? – сказал вдруг кто-то.
Я подняла взгляд и человек показался мне знакомым. Может, я когда-то с ним спала, а может, пыталась его убить. Он был американцем.
-Трудно сказать, - сказала я, - но, похоже, у вас это получается. – Мне было все равно.
-Это хорошо! – сказал американец. – Хотя, по правде говоря, вы нужны сейчас не мне.
-Да ну?
Он положил передо мной на столик маленький черный ноутбук. – Да. Это мисс Жаклин Натла, из Натла Текнолоджис. Знаете, где делают всякие красивые штуки... – он усмехнулся собственной шутке.
Экран тем временем моргнул и на нем появилась Натла, в своем неизменном деловом костюме, который, тем не менее, неплохо открывал ее грудь. Она так и слепила своей идеальной прической и дорогим калифорнийским загаром.
-Замолкни, Ларсон. – сказала она. Американские шутки ей не всегда нравились.
-Мэм... – послушно промямлил Ларсон.
Натла улыбнулась мне своими большими голубыми глазами и подкинула в воздух пачку денег. – Лара, посмотрите-ка сюда. – сказала она голосом искусной соблазнительницы. – Не хотите ли потуже набить свой бумажник?
Я никогда еще не слышала выражения "набить бумажник", но общий смысл до меня дошел. Однако в тот момент меня не интересовали ни деньги, ни секс.
-Извините, - сказала я и поднялась. – Я занимаюсь этим только из спортивного интереса.
Натла снова улыбнулась своей большой американской улыбкой. – А что скажете насчет большого спортивного парка? – сказала она и на экране появились покрытые снегом горы. – Перу...
Меня это заинтересовало.
Часть 2: год 2001.
4. ... будь выше этого
Я долго пыталась оправиться от потери Уинстона и своего мужа. Я снова съездила в Тибет, навестить Токакериби и монастырь Баркханд. Я покаталась на лыжах, и попыталась достичь внутреннего совершенства, сидя со скрещенными ногами на полу в оранжевой накидке, но, хотя я и сделала несколько отличных снимков, мне на самом деле так и не стало лучше. Может, мне стоило побрить голову и попробовать остаться в монастыре еще на пару месяцев, но у меня было такое чувство, что это ни к чему не приведет.
Сейчас же я летела из Нью-Дели в Лондон самолетом "Индиан Эйрвейс" и находилась в глубокой депрессии. Мы летели на высоте тридцати тысяч футов, и делать было совершенно нечего, разве что смотреть то, что показывали. Это была какая-то классика индийского кино – бесконечные танцы и песни типа "Солнце проходит, и горы стоят, только сыночка нашего не видать... ".
Я заглянула в свою сумку – может, там осталась какая-нибудь непрочитанная книга Марининой, и вдруг наткнулась на запечатанное письмо от Нории Дабери. Я узнала ее почерк и немедленно спрятала письмо. Мне совершенно не хотелось, пусть даже мысленно, снова возвращаться в Афганистан. Когда я уехала оттуда, я отослала Нории все папки и пергамент и забыла о ней. Мне не хотелось ее видеть.
Потом я снова посмотрела на конверт и вспомнила о своей привычке трогать свои шрамы, проверяя, болят ли они еще. Может, все-таки стоит прочитать письмо, возможно, все не так уж и плохо, как мне казалось.
-Дорогая Лара, - начиналось письмо, и дальше шли строки с вопросами о моем здоровье, и почему я столько времени не давала о себе знать. Сначала я почувствовала себя виноватой, потом меня это стало раздражать. Вскоре мне вообще захотелось разорвать письмо на кусочки.
Наконец она перешла к делу.
-То, что вы прислали мне из Кабула, оказалось исключительно значимой находкой. – писала Нория. – Я опасаюсь реакции, которая может последовать, если все это будет доступно широкой публике.
-Вам курицу или овощи? – спросила индийская стюардесса.
-Курицу, - сказала я.
Она осмотрела свою тележку. – Простите, куриц больше нет. – сказала она.
-Тогда дайте бутылку пива. "Дарьял", если есть.
-Хорошо, мадам.
-Я полагаю,(возможно это не так) что вы мало что знаете о ранней жизни Пророка, - писала дальше Нория - так что я опишу вам все детали.
Я вздохнула и глотнула пива прямо из горлышка. Мне что, действительно это нужно, спросила я себя.
-Одним из значительных людей в жизни Пророка был христианин по имени Бахира. Он был несторианским монахом, которого Мухаммед предположительно встретил, путешествуя из Сирии в Мекку. Его христианское имя было Сергий либо Георгий. Предание говорит, что Бахира по различным признакам понял, что Мухаммед был пророком. Есть предположения, что Бахира остался с Мухаммедом и учил его, как сказано в Коране: "Хусайн-рассказчик говорит, что Пророк каждый вечер ходил к христианину чтобы послушать про Торату и Инжил."
На этом месте я встрепенулась. В шестом веке нашей эры несторианский монах, живущий в Сирии мог быть родом только из одной империи: из Византии. Нестор был еретиком, высланным из Константинополя в Сирию в 435 году нашей эры за учение о том, что у Христа было две личины – человека и божества.
-В записях рассказано о строке " hAlABI RRORheteS et SeRGIVS SA". "Halabi" – это греческое имя Пророка, а "Saint Sergius" можно связать с Бахирой. Там написано, что они находятся в "tA MeRe teS ethRIB", то есть "в районе Этрибо. Этрибо – это другое название Мекки. Однако ранее не было записей о том, что Бахира бывал в Мекке, так что, как видите, это что-то новое.
Мне это почему-то напомнило о Лоуренсе Аравийском и о Поле Атридесе, героем романа "Дюна". Оба они отвергли имперскую власть и оба "ушли в массы", чтобы поднять восстание против империи. Атридес в конце концов оказался разочаровавшимся "богом" придуманной религии, а Лоуренсу – "El Orens", или "Золотому человеку" – тоже потом поклонялись не хуже, чем богу. Я подумала, чего бы достиг Лоуренс, живи он в шестом веке. Может быть, Френк Херберт, когда писал "Дюну", изучал историю ислама.
-Как вы знаете, - писала дальше Нория, - в Афганистане существует по крайней мере две реликвии Пророка – Плащ и Волосы Мохаммеда. И то, и другое - из мечети в Кандагаре, их принес в дар эмир Бухары еще в 18 веке. Также существует гробница Хазрат-Али, зятя Пророка, в Мазар-Шарифе – так называемая "Гробница Великого". Настоящая гробница была уничтожена во времена Чингиз-хана, но многие из напоминаний о жизни Хазрат-Али были спрятаны верующими. Я считаю, что в Афганистане до сих пор могли сохраниться похожие реликвии, связанные с личностью Мохаммеда. Записи моего мужа и по те куски папируса, что вы мне прислали, кажется, наводят на след подобной реликвии.
В этот момент мне показалось, что вокруг происходит что-то странное. Пассажиры вокруг вдруг стали испуганно перешептываться или просто замерли. Я выглянула в проход. Рядом с одной из стюардесс стоял человек с пистолетом.
Вдруг ожил динамик и оттуда прозвучал голос пилота с сильным индийским акцентом.
-Леди и джентльмены, просьба не волноваться. У нас на борту оказались члены исламского братства Кашмири Панди. Они потребовали, чтобы мы совершили незапланированную посадку, после которой они гарантируют нам, что заправят самолет и мы снова продолжим полет в Лондон.
Я аккуратно положила письмо в сумку и допила пиво. У меня не было с собой оружия. Я изучила ближайшего террориста и подумала, каковы мои шансы справиться с ним без лишних жертв.
Я думала, что они потребуют лететь в Пакистан – частое требование – но ошибалась.
-Приблизительно через полчаса мы сядем в Кандагаре – это город в Афганистане.
Кто-то испуганно вскрикнул, какая-то пожилая леди разрыдалась. Я побледнела и перед глазами заплясали звездочки. Афганистан – эта страна просто желала моей смерти.
Однако на этом дело не кончилось. Один из террористов двинулся по проходу в конец самолета. Его качало из стороны в сторону, пару раз он чуть не упал на пассажиров. Он что-то невнятно бормотал, его глаза как-то странно вращались. Две индийские пассажирки, увидев его, с диким ужасом переглянулись и стали тихо молиться, перебирая свои бусы.
Наконец он таки запутался в собственных ногах и рухнул на пол прямо передо мной. Его приятель подошел к нему, чтобы помочь подняться. Тем временем террорист посмотрел мне в глаза и сказал что-то то ли на хинди, то ли на урду.
-Что такое? – сказала я. Любопытство взяло верх над осторожностью. У меня пересохло во рту, но я же не могла все так оставить. – Что случилось?
Второй террорист метнул на меня полный ненависти взгляд.
-Заткнись, - бросил он. – Еще слово и мозги вышибу.
-Они идут – сказал первый человек, держась за голову.
-Я доктор Фаррингдон, - сказала я, показав им свой открытый паспорт. Мне недавно пришлось обменять мой красивый черно-золотой британский паспорт на жуткого вида европейский, и я в нем еще не отказалась от фамилии моего мужа. – Возможно, я смогу помочь.
-Доктор медицины? Врач?
-Специализация – психолог, но тем не менее. – сказала я.
Я помогла второму террористу оттащить первого в конец салона. Он тем не менее был настороже.
-Что с ним может быть? – спросила я второго террориста и перепуганную стюардессу.
-Сердечный удар. – сказал террорист.
-Он думает, его преследуют демоны. – пискнула стюардесса.
-Наказание... – вдруг снова подал голос тот человек. Его приятель шлепнул его по щеке.
-Абу, - сказал он, - успокойся. Успокойтесь все. Он бредит.
Словно в доказательство обратного свет в салоне заморгал. Самолет резко накренился, и нас швырнуло в сторону. Я чуть было не добралась до пистолета террориста, но по пути меня сбил его падающий напарник.
Загорелись таблички "пристегнуть ремни" и "не курить". Вот этого я никогда не понимала. Раз уж самолет скоро должен разбиться, просто необходимо выкурить последнюю сигарету.
-Леди и джентльмены, - сказал пилот, - кажется, мы попали в зону сильной турбулент...
Свет погас, и все люди(и я в том числе) закричали – совсем рядом с правым крылом нашего "боинга-747" сверкнула ослепительная вспышка молнии. Одновременно самолет тряхнуло ударной волной и иллюминатор рядом со мной покрылся трещинами. Снаружи небо стремительно затягивали клубы темных, зловещих облаков.
-Они нашли меня, - сказал первый террорист. И жалобно завыл.
* * *
Следующая молния ударила в один из наших двигателей. У меня создалось такое впечатление, что наш самолет кто-то качает и убаюкивает, как младенца. Всех, кто в этот момент стоял, бросило на пол. Немного было похоже на сильное землетрясение. Последний раз я чувствовала себя примерно так же – некуда бежать, и земля уходит из-под ног – в подземном городе Атлантиды.
Я забралась на свободное место и втащила за собой воющего террориста, пристегнула его и пристегнулась сама.
-Почему они идут за вами? – крикнула я ему.
"Боинг" наконец-таки решил начать падать. Не спускаться, а действительно падать, так как наступила невесомость. Сверху открылись люки, где были кислородные маски, но они не падали, а просто парили в воздухе. Я старалась не смотреть в окно, где подбитый двигатель был охвачен пламенем.
-Слушай, слушай, - он хватался за меня, как хватается за своего спасателя утопающий.
-Слушаю.
-Храм в Вандхаме.
Я никогда не слышала ни о чем подобном. – И что с ним?
-Мы хотели выгнать индусов из Хьяммы. Мы... – он зарыдал. – Мы убивали женщин, детей...сожгли их храм...
Я подумала, может, напомнить ему, что нет бога кроме Аллаха, и Мохаммед – пророк его, а все, кто поклоняется индусским демонам – неверные, которых можно убивать, но у меня было подозрение, что у него наступил кризис веры.
-Что делать сейчас? – крикнула я. – Что может помочь? – И вдруг я словно вернулась во времени назад, к своей молодости, когда я примерно то же самое кричала своим подружкам из колледжа, когда мы так же падали. Я снова почувствовала себя той самой милой и благородной девушкой, такой же открытой и нежной, как улитка без раковины. Я вцепилась тогда в кресло и бормотала себе под нос что-то о том, что пришла пора наконец-таки вести себя, как взрослой.
Самолет с трудом выровнялся, причем чей-то чемодан свалился мне на голову. Должно быть, он вбил мне туда немного здравого смысла, так как я заметила, что перепуганный террорист отключился. Я быстро схватила его пистолет.
Дальше счет пошел на секунды. Я вскочила с кресла и прыгнула вперед, перекатившись по проходу. Однако у конца салона я оказалась лицом к лицу со вторым террористом.
-Стоять, - сказал он, направив на меня свой пистолет.
-Если думаешь, что этот самолет выдержит еще и перестрелку, - сказала я, прицелившись в него, - тогда давай, стреляй.
Что он и сделал.
Пуля скользнула по краю моей головы – наверно, у него дрогнула рука, или самолет в этот момент тряхнуло, или еще что. Я рефлекторно спустила курок и у террориста появилась еще одна черта лица – аккуратная дырка во лбу. Стюардессе, стоящей за ним, повезло – пуля ее не задела (что нельзя было сказать о его мозгах).
Я ожидала разгерметизации, но этого не случилось. Ни одна из пуль не пробила стенок.
Случайно я бросила взгляд в иллюминатор. Я не специалист в метеорологии, но примерно представляю себе, как должна выглядеть нормальная буря. Вокруг нас был относительно спокойный воздух, но примерно в сотне ярдов, со всех сторон, нас окружали пульсирующие стены какого-то плотного черного облака. На них постоянно вспыхивали огоньки – "огни святого Эльма", или, по научному, коронные разряды. Мне это напомнило фильм "Фантастическое путешествие", когда они плыли через человеческий мозг. Я подумала, что скоро появятся огромные лейкоциты и атакуют нас.
Меня не покидало впечатление, что нас проглотил и переваривает огромный зверь.
Я решила, что надо попасть в кабину пилотов. В туристском классе оказалось еще два террориста, но я застала их врасплох и быстро свернула обоим шеи. Еще один террорист был в кабине, и я проломила ему череп рукояткой пистолета. Я знаю, это кажется несколько жестоким, но надо учесть, что я была испугана, и в самолете было еще несколько сотен пассажиров.
-Мы сможем удержаться в воздухе? – спросила я пилота.
-Да, но вряд ли протянем долго, - сказал он. – Особенно при такой погоде.
-Долетим до аэропорта? Сколько еще до Кандагара?
-Думаю, четверть часа, но у нас горят два двигателя и мы быстро теряем горючее. Если так пойдет и дальше, может и не хватить до посадки.
Я вздохнула. Мои нервы были на пределе и соображала я плохо, но перед глазами все еще стояло видение "огромного чудовища".
-Постарайтесь поскорее связаться с диспетчерами Кандахара, и не поднимайтесь выше, - сказала я. – У меня появилась идея.
Когда я пробиралась назад, люди радостно приветствовали меня и аплодировали. Какая-то сволочь даже шлепнула меня по заду. Все это меня совсем обозлило.
-Как тебя зовут? – сказала я, приставив пистолет ко лбу последнего террориста.
-Абу Джахл, - сказал он. Он уже немного успокоился и больше не шарахался от каждого звука.
-Демоны, которые идут за тобой, убьют всех нас.
-Да.
-Если мы отдадим им тебя, они оставят нас в покое.
-Я не могу..
-Ты сказал, там были женщины и дети, - сказала я. – В Вандхаме.
-Двадцать девять. – без всякого выражения произнес Абу Джахл. – Двадцать девять проклятых индусов.
-На этом самолете тоже есть женщины и дети.
Я посмотрела на один из экранов в задней части салона. Высота была около десяти тысяч футов – три километра – и быстро уменьшалась. Слишком высоко, чтобы можно было дышать, но, возможно, достаточно, чтобы можно было открыть дверь без большого риска угробить самолет.
Я сняла трубку переговорного устройства, все еще держа Абу Джахла под прицелом.
-Сейчас будет разгерметизация, - сказала я пилоту. – Предупредите пассажиров, чтобы пристегнулись и надели маски.
Абу Джахл было вскрикнул, но потом вернулось странное спокойствие. Он был мокрым от пота. Холодного пота.
-Я думал, я орудие Аллаха. – сказал он.
-Сочувствую, - сказала я. – Я тоже в свое время много чего вытворяла, но никогда не думала, что действую по одобрению свыше. – Я отогнала образ себя во главе армии Артура.
Он передал мне свой бумажник. – Можете отнести это в посольство? Я хочу, чтобы моя жена и дети узнали, что произошло.
Я хотела было спросить, как же муж и отец мог пойти на убийство женщин и детей, но не стала. – Хорошо, - сказала я.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Его зрачки были расширены, казалось, он видит то, что никогда раньше не видел. Потом он слабо улыбнулся.
-Слово "ислам" вообще-то означает "мир" – сказал он, открывая дверь тамбура.
-Может быть, стоило переименовать вашу религию в "джихад", "война". – сказала я. – Рождаетесь в войне, живете в войне, и умираете в войне.
-Бог велик.
-Если человек создан по его образу и подобию, - сказала я, - то сомневаюсь в этом.
Он закрыл за собой дверь тамбура и распахнул наружную дверь. Я думала, его выбросит наружу потоком воздуха, но этого не произошло.
-Аллах акбар! – крикнул он снова и выпал в пустоту.
Я выглянула в иллюминатор. Его унесло куда-то в сторону, а потом почему-то вверх и он скрылся из виду. Почему-то мне показалось, что я вижу, как его схватило нечто, вынырнувшее из тех плотных облаков. Может быть, я действительно это увидела.
Я не стала пытаться закрывать дверь. Вместо этого я вернулась на свое место и достала свой рюкзак. Когда мы приземлимся, обязательно появятся таможенники и начнут проверку паспортов.
Буря утихла, и мы помаленьку дотянули до аэропорта. Пилот объявил, что скоро сядем. В иллюминатор я видела далеко внизу землю с ночными огнями, дорогами, похожими на артерии страны. Когда мы снизились еще, я увидела скользящую по земле тень нашего "боинга" - в лунном свете она была похожа на тень огромного ворона. Потом мы летели над полосой – казалось, она лежит слишком далеко внизу. Затем был толчок и визг покрышек, когда шасси коснулось бетонки, и рев двигателей, работающих на реверсе. Мы остановились у самого конца полосы.
Я повисла на краю дверного проема и затем спрыгнула вниз, чуть не подвернув ногу.
Добро пожаловать в Кандагар, подумала я.
5. ...женщины.
Кандагар известен двумя знаменитыми жителями: Муллой Омаром, лидером талибов, и Усамой бин Ладеном, американским бедствием, что живет на окраине города в новеньком особняке. Кандагар – один из самых консервативных городов Афганистана, и именно здешняя версия шариатских законов распространена по всей стране. Первым делом я стащила предмет первой необходимости – чадру.
Меня преследовало чувство "дежа вю", смешанное с паническим страхом. Мне снова нужно было найти способ тайно выбраться из Афганистана, но теперь я уже не была такой молодой и прыткой, чтобы запросто разбираться с иностранцами и похищать их сокровища. Сейчас я чувствовала себя как старушка, потерявшая свои очки.
У меня не было ни визы, ни афганских денег. Я присоединилась к группе женщин на автобусной остановке и ухитрилась пролезть в автобус. Я до сих пор не знаю, почему они не выдали меня. Все это время я покрывалась холодным потом и мне казалось, что все смотрят только на меня. На остановке, когда я выходила, совсем рядом стояли солдаты. Подозреваю, в том, что я добралась до офисов Армии Спасения незамеченной, дело не обошлось без участия потусторонних сил.
Я прошмыгнула в здание, закрыла за собой дверь и в изнеможении прислонилась к ней. Теперь я понимала, что значит заболеть агорафобией (боязнь открытого пространства). Присев на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, я закурила. Несколько глубоких затяжек подействовали на меня благотворно – я начала понемногу приходить в себя.
-Эй? – вдруг сказал кто-то совсем рядом с индийским акцентом. Я чуть было не подпрыгнула.
-Да? – сказала я, затушив сигарету.
-У нас закрыто.
-Можно мне подняться?
В проходе показалась чья-то голова в тюрбане. Это был сикх. – Закрыто. – повторил он.
Тем не менее, я решила все-таки подняться. Вести дискуссию на тему "закрыто или нет" все же лучше, чем возвращаться на улицу.
-Меня зовут Лара Крофт. – сказала я, протянув ему руку. Наверно, я не слишком хорошо соображала -–он мог оказаться кем угодно.
Сикх подозрительно посмотрел на меня. – Я мистер Синг.
-Да, можно было бы догадаться – сказала я.
Он захихикал и покрутил кончик своей бороды. – Я вижу, вы устали. – сказал он. – Хотите чаю?
-Это было бы лучше всего, мистер Синг. – сказала я.
-Зовите меня Тармур, - сказал он. – Так будет лучше.
Он провел меня в офис. Там, с таким видом, словно это было ее жизненным призванием, за пишущей машинкой сидела та, о которой я не так давно вспоминала.
-Это Нория Надери. – сказал Тармур.
* * *
Похоже, Нории, как и мне, тоже приходилось действовать не напрямую. Она попыталась получить в посольстве Афганистана в Лондоне визу на свою девичью фамилию, и, к ее удивлению, получила. Никто не удосужился связать Норию Надери с Норией Дабери.
-Где вы взяли эту чадру? – спросила она, когда мы покончили с взаимными приветствиями и обязательными, хотя и неискренними заверениями насчет того, как мы рады видеть друг друга.
-Так, одолжила по случаю, - сказала я.
-Вообще-то такая чадра стоит примерно трех зарплат обычного государственного служащего.
-Да ну?
-Теперь эта бедная женщина не сможет выйти на улицу. Ее поймает полиция.
-Не знаю, не знаю.
Нория покачала головой. – Лучше бы вы одевались по-западному. – сказала она. – Вас могут спутать с афганкой.
Я рассказала ей, как меня изнасиловали и что меня теперь разыскивают за убийство.
Тармур принес чаю. Хорошо, что сахар и сливки он дал отдельно. Я никогда не понимала, из чего в Индии делают сливки, и сливки ли это вообще.
-Так для чего вы сюда приехали? – спросила я, выдержав подходящую паузу после своего рассказа.
-Вообще-то, это довольно странная история, - сказала Нория, внимательно изучая свой рукав. – Началось с того, что о нас рассказали в шоу Опры Уинфри (очень популярное в Америке ток-шоу) После этого общественность нами заинтересовалась, стали поступать пожертвования. Теперь у "RAWA" есть возможность продолжать действовать в Афганистане. Сейчас мы собираемся распространить среди наших членов видеокамеры, чтобы собирать доказательства произвола властей.
-Странно. – сказала я. – А почему заинтересовались именно вами? Думаю, не всякий американец знает хотя бы, где находится Афганистан.
-Да, их воображение почему-то привлекли именно талибы.
-Но существует и Пакистан, и Саудовская Аравия, и Сирия, и Иран, и Ирак – еще много таких же стран.
-Да. Только в Афганистане есть еще и Усама бин Ладен. Американцы считают его ответственным за взрывы на их корабле "Коул" и за небольшой теракт во всемирном торговом центре. Лет семь назад, или около того.
-По всей планете люди только и думают, как бы нагадить американцам, - сказала я. – Все равно я не понимаю, почему именно Афганистан привлек внимание их общественности.
-Теракты – плохой повод для шуток. – сказала Нория. – Даже если жертвы – американцы.
Я почувствовала, что тема становится скользкой и решила ее сменить. – Значит, вы должны будете распространять здесь видеокамеры?
-Да, и тут у нас возникли проблемы. Всех христианских миссионеров, которые как раз этим и занимались, недавно арестовали.
-Они проповедовали христианство, - сказал Тармур. – А это запрещено. Даже сикхам не разрешается проповедовать свою религию.
-По крайней мере, нет дискриминации, - сказала я.
Понемногу разговор снова съехал на талибов. Для афганцев поговорить о талибах – все равно что для нас, англичан, говорить о погоде. Я подумала, сколько же времени потребуется, чтобы слово "талибан" вошло в Оксфордский словарь и в "Энциклопедию Британнику". Как потом оказалось, я слегка ошиблась – это произошло еще быстрее.
-Люди не понимают одного: Афганистан – это дикая страна. – сказал Тармур. – Талибы сильны, и они поддерживают мир. До талибов меня и мою семью выселили в Пакистан. Мы опасались за свои жизни. А теперь мы можем вернуться в Кандагар. Когда появились талибы, в Афганистан стали возвращаться многие беженцы.
-Тем не менее, это не извиняет их отношения к женщинам, - заметила Нория, снисходительно улыбнувшись.
-Нория, я просто сикх. Но мне кажется, что такое происходит в любой мусульманской стране. В Пакистане все то же самое, ну, возможно, есть исключения для самых богатых.
-Образованных мусульман режим талибов приводит в замешательство, - сказала Нория, чуть помедлив. – Они похожи на родственников из глубинки, которые своей грубостью позорят весь ислам.
-Это как если бы толпа мужиков из какой-нибудь дремучей глухомани в Техасе пролезла бы в правительство США. - подытожила я. – Начала бы требовать навести в стране порядок. Они ввели бы телесные наказания за рисование на стенах, транслировали бы это на всю страну в новостях – чтобы другим было неповадно. Ввели бы комендантский час для подростков после десяти вечера. Запретили бы MTV, уличный рэп и брэйк-данс. Кричали бы о святой силе молитвы. Президент в своих выступлениях обязательно должен бы был цитировать Библию. Потом они стали бы посылать в коммунистические страны террористов, объявив священную войну за объединение всего мира под их пониманием христианства.
Мне вспомнился фильм "1984". Только вместо лица Голдштейна – того, которое население "Эйр Стрип Один" должно было ненавидеть – я видела чернобородое лицо исламского муллы.
-Я не могу себе такое представить. – сказал Тармур. – Америка – свободная страна.
-По крайней мере, талибы – не Саддам Хусейн. – сказала Нория. – Они не проводили геноцида. Не вторгались в соседние страны. И не разрабатывали биологическое оружие.
Мы сменили тему.
-Думаю, вам будет трудно выбраться из страны. Вы не сможете попасть на самолет без выездной визы. А получить ее вы вряд ли сможете.
-Я могу где-нибудь в этом городе купить въездную визу в Пакистан?
-Здесь есть посольство Пакистана. Может быть, вы сможете договориться с нужным человеком за подходящую плату.
-Отсюда до Пакистана всего двести километров. – сказал Тармур. – На хорошей машине – два часа пути.
-Но там повсюду КПП. Она не сможет их обойти.
-Не идти же ей пешком?
-Возможно, иначе не получится. Надо подумать, - сказала Нория. – Но даже если приплатить сверху, получение визы займет как минимум два дня.
-Могу я остаться здесь?
-Ни в коем случае. – сказал Тармур. – Если вас найдут со мной, то арестуют.
-Вы можете пойти со мной, - сказала Нория. – Может быть, найдете это интересным.
* * *
На улице мы заметили нескольких женщин, сидевших на обочине. Некоторые из них лежали на земле и отчужденно наблюдали за тем, что происходит вокруг. Издалека их можно было бы принять за мешки с песком.
-У них нет мужей. – сказала Нория. – Может быть, их мужья погибли. Они не имеют права работать. Им приходится полагаться на милость других людей. Вот, возьмите и снимайте – она достала откуда-то миниатюрную видеокамеру и протянула мне.
Я нервно огляделась и поплотнее закуталась в свою накидку. Жаль, что у меня не было моих старых добрых Узи. Хотя в таком состоянии я бы, наверно, изрешетила любого, кто к нам приблизился.
Одна из женщин держала на руках ребенка. Она заметила, что я наблюдаю за ней и хмуро посмотрела на меня. Ее покрывал по меньше мере недельный слой грязи. Паранджа съехала набок, открывая грязные, сальные лохмы. Над ней кружились мухи, садились на ее лицо, но она не отгоняла их. Я попробовала представить на ее месте себя в ее возрасте, но это оказалось невозможно. Передо мной словно бы был не человек, а какое-то инопланетное существо.
Нория о чем-то тихо поговорила с женщиной и подала ей несколько долларов. Я ожидала, что та хотя бы улыбнется, или хоть как-нибудь отреагирует, но ничего не последовало. Она только что-то невнятно пробормотала, и снова уставилась в пространство пустым взглядом. Может быть, она ненавидела нас за то, что с нами все было относительно хорошо.
-Она хирург, - сказала Нория, когда мы отошли. – Ее наказали за то, что она спасла жизнь человеку. Мужчине. А она должна была оперировать только женщин.
-Она получала образование? – изумилась я.
-Она была профессиональным врачом.
Вскоре мимо нас медленно проехал пикап "датсун", забитый до отказа. Я смиренно опустила голову, но в этот момент что-то сильно ударило меня в спину. Я вскрикнула и упала.
Нория помогла мне подняться. Машина остановилась и оттуда выскочил какой-то человек с палкой. Меня огрели еще пару раз, да и Нории тоже досталось.
Мы не сопротивлялись, и наконец они уехали.
Я села на обочину, глядя им вслед. Моя спина гудела. – В чем дело, за что?
-Ваша чадра слишком коротка для вас, - сказала Нория, присев рядом и успокаивающе положив руку мне на плечо.
Я осмотрела себя. Действительно, если присмотреться, из-под нижнего края виднелось не больше сантиметра моей ноги.
* * *
Служащего в посольстве мы подкупили без особых проблем. Нория договорилась с ним на сумму, показавшуюся ему даром с небес, хотя мне столько не хватило бы даже на неделю. Все должно было быть готово послезавтра – слава аллаху – хотя, по-моему, аллах не одобрил бы взятие бакшиша за пару каких-то печатей.
Делать у Нории было совершенно нечего. Футбол, шахматы, спортивная стрельба считались запрещенными, как и музыка. Собственно, здешняя радиостанция музыку и не крутила.
Наконец наступило долгожданное послезавтра и я приготовилась к отъезду. Я надела свою чадру и выскользнула наружу. Прямо как в мои молодые годы, когда я гуляла по ночам во время комендантского часа.
-А если ко мне опять полезут, - сказала я себе, - это будут только их проблемы.
6. …ступени…
Примерно в двух милях на запад от Кандагара высоко в горных ущельях есть созданная руками человека пещера. К ней ведут сорок ступеней, известных как "Шил Зина". Это усыпальница монгольского царя Бабура. Интуиция подсказывала мне, что именно там мне стоит искать что-то необычное. Вряд ли что-либо, что могло бы не понравиться правоверным, стали бы хранить в доступном всем месте. Правда, появилась небольшая проблема. У подножия ступеней находился старый Кандагар, в восемнадцатом веке разрушенный персами, и заминированный в веке двадцатом.
Вдобавок ко всему, время уже было вечернее. Хотя я и была замотана в тряпки с головы до ног, это не спасло бы меня, если бы меня заметили во время комендантского часа. К тому же чадра – совсем не та одежда, в которой рекомендуется вести бой. К счастью, дорога пустовала, не было даже патрулей, поэтому, когда стало смеркаться, я пролезла под ограждением из ржавой колючей проволоки и скрылась в руинах.
"При движении по заминированной местности следует соблюдать исключительную осторожность и проявлять максимальное внимание. Мину с большой вероятностью можно обнаружить на неиспользуемых дорогах, в переулках, в тесных проходах, вдоль стен зданий, в дверных проемах зданий, в углах комнат заброшенных домов, в естественных укрытиях, а также других местах." Так, по крайней мере, было написано у меня в учебнике. Особенно мне не нравились эти "другие места". Можете себе представить, какова была у меня вероятность наткнуться на мину в развалинах города.
Подумав немного, я решила, что можно не опасаться мин на крупных цельных возвышениях, таких, как, например, колонны или большие камни. Я забралась на ближайшую стену и окинула взглядом развалины. Это было похоже на большую головоломку. Солнце уже было над самым горизонтом, но я все еще могла прикинуть примерный путь. Кое-где все выглядело хорошо, а кое-где были тупики – скажем, слишком длинный провал, через который не перепрыгнуть, или слишком узкая стена. Жаль, под рукой у меня не было "полароида" – тогда я могла бы сделать снимок и использовать его как карту, если вдруг собьюсь. Придется полагаться только на память.
Надо мной стали собираться песчаные мушки и москиты, так что я решила отправляться. Я отошла назад, подобрала полы чадры, разбежалась и прыгнула. Стена, на которую я приземлилась, оказалась не такой прочной, как выглядела. Один ее край осыпался куда-то вниз, я замерла в ожидании взрыва, но ничего не последовало.
-Спокойно, - сказала я себе. – Занятия гимнастикой посреди минного поля – как раз то, что доктор прописал.
"Один из явных признаков минного поля – необычное количество скелетов и трупов животных" – говорилось в учебнике. Я внимательно изучила окрестности вокруг моей следующей цели – вертикальной мраморной колонны. Все, однако, выглядело довольно мирно.
Я оценила расстояние и задумалась, как же мне прыгать. Приземлиться на ноги? Попробовать зацепиться руками за край? Или просто очертя голову прыгнуть вперед и шлепнуться на живот?
В конце концов я выбрала второй вариант, но получился почему-то третий. У меня хороший пресс, но на такое он точно не был рассчитан. Я лежала, выпучив глаза и хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Примерно через минуту у меня получилось сделать первый вдох, и именно в этот момент я почувствовала что-то неладное. Колонна треснула, пошатнулась, накренилась и рухнула на землю.
Некоторое время я лежала неподвижно, стараясь удержаться от естественного желания выпрямить конечности. Меня окружала темнота – солнце почти скрылось за горизонтом. Придется рискнуть, поняла я, и достала свой фонарик.
Посветив на себя, я внимательно осмотрела окрестности в поисках чего-либо подозрительного. Я, конечно, гибкая, но заглянуть себе между лопаток не смогу даже при желании. Потом я заметила какой-то отблеск рядом с ногами. Примерно в пяти сантиметрах над землей проходил тонкий металлический проводок. Растяжка. Еще немного – и я бы ее задела.
Я аккуратно подтянула ноги, пока наконец не села. Пространство в радиусе полметра от меня я решила считать безопасным. Осторожно повернувшись, я посветила на что-то темное за спиной. Это было похоже на пластиковую игрушку, или на большую детальку из конструктора "Лего". Формой оно напоминало птицу. Я знала, что это такое. Советская мина-ловушка "Зеленый попугай", их сбрасывали с вертолетов вокруг селений. Мины были сделаны из пластмассы, поэтому миноискатель их не засекал. Они считались средством психологического воздействия. Для многих афганских детей такая игрушка была последней. Я не солдат, и я мало что соображаю в войне, но лично мне трудно понять, что такого доблестного в убийстве детей. Хотя, откуда мне знать?
Я аккуратно пробралась к ближайшей стене, изучая каждый метр земли и обходя все, что казалось подозрительным. Конечно, мины могли быть и неконтактного действия, но я делала все, что было в моих силах. Наконец я снова забралась на стену и продолжила свой путь, освещая дорогу фонариком.
До конца оставался один последний прыжок, когда стена подо мной в очередной раз осыпалась и позади прогремел взрыв. Взрывной волной меня бросило на землю. Я свалилась в воронку, оставленную какой-то другой миной и с удивлением обнаружила, что начало ступенек находится прямо передо мной.
Насколько я могла судить, меня почти не зацепило. Это можно было назвать чудом. Правда, я оповестила о себе все окрестности, но это мелочи. Я решила, что о пути обратно позабочусь попозже, и начала подниматься по ступеням, стараясь не думать о растяжках.
* * *
"Было бы замечательно, если бы я могла точно сказать вам, где нужно искать, - писала Нория. – Мой муж намекал, что существует какой-то очень значимый объект, но никогда не говорил, что это могло бы быть. В его записях только отрывочные заметки и бессвязные наброски, видимо, написанные только в качестве опоры. Другой человек не в состоянии в них разобраться. Я не могу сказать, нашел ли он что-либо в действительности, или же только знал, где искать, но не имел возможности сделать это."
Она предположила, что это неизвестное что-то могло быть спрятано там же, где и плащ и волосы Мухаммеда – "возможно, эмир Бухары оставил Шаху не только эти две реликвии" – но черт меня возьми, если я собиралась обыскивать священные места ислама в городе, где находилось правительство талибов.
"Еще одно место, хотя, возможно, не столь многообещающее, это Зор Шах – древняя столица Афганистана. Может быть, что-то удастся понять, изучив монумент Бабура на Шил Зина. Хотя я сама исследовала гробницу Бабура в Кабуле и не обнаружила ничего, что могло бы показаться достойным внимания.
Лестница привела меня к пещере. У входа стояли два каменных льва. Львы мне понравились – они выглядели совершенными котятами, но тем не менее очень грозными. Я осторожно вошла внутрь.
Честно говоря, пещерой это можно было назвать только с большой натяжкой. Рядом со входом я обнаружила надпись на арабском. Видимо, это и было, что я искала. Я села поудобнее и снова достала письмо Нории.
"Мой муж дал всего лишь одну прямую ссылку. Он процитировал надпись из гробницы Бабура, и рядом дописал – "Vulg Heb 11:33-4, obturaverunt ora leonum extinxerunt impetum ignis effugerunt aciem gladii"
В моем переводе это звучало как "он заткнул пасти львам, усмирил буйство огня, избежал меча". Как цитата из латинской Библии была связана с моим делом, я не имела ни малейшего понятия. Может, какой-то христианин использовал это как кодовую фразу – в то время у них еще не было шифровальных машин и PGP. Я не знала, откуда профессор Дабери это взял, но мне понравились слова про львов.
Я вышла наружу и снова посмотрела на статуи. Это мне практически ничем не помогло. Потом, по какому-то наитию, я втянула воздух. Чувствовался слабый, но характерный запах – сначала он напомнил мне шахты, а потом я вспомнила уроки химии в школе. Газовые горелки. Это был болотный газ - или метан.
Я достала зажигалку и попыталась его поджечь. Появлялся небольшой фиолетовый огонек, который затем медленно пропадал в горле статуй. Он даже тепла не давал.
Потом мне это надоело и я вернулась обратно в пещеру. Пещера, собственно, представляла собой всего лишь относительно глубокую выемку в граните. Не было ни проходов, ни дверей, ни какой-либо мебели, ни трещин, ни ловушек, ни замаскированных рычагов в виде сгоревших факелов. Очень скучная пещера, честно говоря.
-И что, я пробиралась сюда через минное поле ради этого? – спросила я пещеру. Она даже не отозвалась каким-нибудь необычным эхом.
Пришлось пораскинуть мозгами. В цитате говорилось – "он заткнул пасти львам". Я набрала пыли, добавила воды, замесила грязь погуще и залепила дыру в глотке одному из львов. Когда я подошла к другому, я услышала какой-то странный звук. Было похоже на гудение струи воздуха. Я послюнила палец и подставила его к пасти льва. Действительно, в статую засасывался воздух.
Надо было подумать. По своему многолетнему опыту я знала, что спешить – не всегда лучший выход.
Скорее всего, дело было в том, что метан при горении использовал кислород. Я представила себе каменную емкость с болотной водой, над которой скапливался метан. При горении он будет засасывать воздух. Если прервать доступ воздуха, образуется временный вакуум. Вода, если емкость устроена в виде сообщающихся сосудов, как барометр, может подняться, а это, возможно, к чему-нибудь приведет - может быть, там какая-нибудь гидравлика.
-Все может быть, - сказала я и залепила другую пасть.
Вопреки ожиданиям, в пещере ничего не изменилось. Я вышла посмотреть на окрестности. Неподалеку я вдруг заметила еще одну пещеру. Мое внимание привлекли огоньки, пляшущие в ней. Когда я сюда поднималась, там ничего подобного не было.
Во вторую пещеру никаких ступеней не вело. Мне пришлось снять мою накидку и повесить ботинки на шнурках на шею. У здешних гор был один большой недостаток – по ночам тут было жутко холодно. Но надо было двигаться. Лазить по горам в темноте, без страховки и помощников – отличное развлечение. Особенно когда знаешь, что если свалишься, то обязательно попадешь на мину.
Во второй пещере я обнаружила круглый колодец, заполненный водой. На ее поверхности плясал огонь. Сверху висела большая металлическая ваза, из которой исходило громкое шипение – пар. Еще в пещере была небольшая каменная дверь. Толкать ее было бесполезно – она должна была ходить по вертикальным направляющим. Я попыталась сдвинуть ее вниз и добилась облака пара, вышедшего из-под двери, но сдвинуть ее так и не получилось.
-Тише едешь – дальше будешь, - сказала я себе.
Следующей строкой в цитате, естественно, было "усмирил буйство огня". Рядом с колодцем лежала большая круглая каменная плита – по всей видимости, крышка. Я не без труда взгромоздила ее на колодец и огонь погас.
Примерно через пять минут металлическая ваза стала остывать и шипение пропало. Дверь стала опускаться, по мере того, как падало поддерживающее ее давление пара.
Зачем делать сейф, который постоянно открыт, подумала я. Если бы я сначала забралась сюда, то могла бы пройти внутрь без всяких проблем. Хотя, возможно, без огня в пещере ее никто бы не заметил. Хитро задумано – безопасность основана на двойном обмане. Типично для тайных агентов. Типично для Византии.
Я вошла в проход и поняла, что на самом деле это место было неприступным. Путь мне преграждала огромная расселина. До ее дна, где протекал небольшой ручей, было около пятидесяти метров. Все дно было усеяно высокими каменными сталагмитами. Стоит только упасть – и от меня ничего не останется.
Я огляделась, высматривая мост или что-нибудь вроде того. В луче фонарика что-то блеснуло. Это "что-то" было похоже на кривое лезвие турецкой сабли десяти метров в длину. Оно начиналось и заканчивалось на больших выступах в стенах расселины. Лезвие было обращено острым концом вверх.
По-моему, это было самое изумительное средневековое сооружение. Столько похвал было вознесено промышленной революции в Англии, что тогда впервые в мире смогли обрабатывать большие куски металла, что впервые в мире открыли силу пара и тому подобное. Это место отлично иллюстрировало тот факт, что люди забыли гораздо больше, чем знают сейчас.
* * *
Даже самый опытный канатоходец вряд ли бы отважился пройти по краю этого лезвия. Для прыжка расстояние было слишком большим. Я посмотрела вверх – может, удастся закинуть куда-нибудь кошку, но ничего такого не было. Идея перекинуть что-нибудь через лезвие и так съехать на ту сторону отпала в зародыше – даже если бы у меня был подходящий кусок стальной цепи, ничего бы не вышло: лезвие было изогнуто вверх. Даже я не могу спорить с силой тяжести.
Цитата мне тоже ничего не давала. "Он избежал меча". Никакого намека на решение.
Я еще раз очень внимательно изучила выступ, которым начиналось лезвие. Он тоже был металлическим и его почему-то покрывал слой смазки. Черт его знает, как смазка могла сохраниться после стольких веков. Может быть, дело было во влажности воздуха. Но это неважно – там где есть смазка, там есть и движущиеся части. А значит, мне нужно только вычислить, что запускает этот механизм.
Не буду надоедать техническими подробностями и своими измышлениями. В общем, я просто вернулась в пещеру и снова зажгла огонь в колодце. После этого лезвие повернулось на девяносто градусов, превратившись уже в мост, по которому можно было пройти. Хотя, конечно, дверь снова поднялась и путь назад был отрезан.
* * *
Когда-то это была сокровищница. Перед ней на полу лежала массивная дверь, сорванная с петель. Для меня это было даже хорошо, так как ключа у меня не имелось. Внутри стояло множество пустых стеллажей. Недалеко от входа лежал скелет с дырой в черепе. Понятия не имею, кем он был – стражем или же грабителем. Повсюду валялись пустые деревянные сундуки, с какими-то арабскими надписями. Жаль, что мне некуда было их записать. Интересно было бы узнать, кому все это когда-то принадлежало. Может быть, добыча армии джихада, или же сокровища какого-нибудь купца – предположения можно делать бесконечно.
На всякий случай я стала осматривать сундуки и в восьмом обнаружила небольшой кожаный сверток. Он не был как-то по-особенному спрятан – видимо, его принесли сюда гораздо позже того, как сокровищница была разграблена. Я развернула сверток. Внутри оказалась деревянная пластина с византийским рисунком.
На иконе были нарисованы два человека с нимбами. Один из них, по всей видимости, читал проповедь другому, с черной бородой и в тюрбане. На иконе была надпись, которую я уже видела пять лет назад на куске манускрипта в Кабуле.
Я, честно говоря, не знаю, была ли эта икона подделкой или частью христианской пропаганды, но смысл ее был ясен. Несторианский священник Сергий прибыл из Византии на Аравийский полуостров и попытался обратить Мохаммеда в свою веру. Его проповеди Мохаммед позднее пересказал по-своему, и они превратились в Коран. Интересно, что Сергий не увидел в Мохаммеде присущей ему святости, как это сказано в Коране – он создал Мохаммеда как лидера мятежников, который должен был поддерживать Византию. В последующие годы остатки персидской империи – древнего врага Византии – пали перед армией новой религии, которую неумышленно создал Сергий – и задание было выполнено. Жаль только, что потом воины ислама повернулись против своих создателей. Стоит только заставить воевать за себя кого-то другого, и не успеете оглянуться, как он укусит вас за ж* * *
, говорят американцы, и они правы.
* * *
Ясно, почему они спрятали эту икону в самой глубокой и темной пещере, какую только удалось найти. Она была богохульственной. Я не знаю, почему ее не уничтожили совсем. Может, потому что не были до конца уверены. В конце концов, если был шанс, что она изображала реальные события, они уничтожали бы изображение Пророка. За это никому не хотелось бы браться. Поэтому ее спрятали до тех пор, пока ислам не перестанет боятся за себя.
Я решила загадку, так что теперь мне надо было только уносить из Афганистана ноги, и чем скорее, тем лучше. Когда я шла назад, дверь оказалась открытой. Видимо, кончился метан, либо же грязь, которой я залепила пасти львов, наконец-таки выпала. Икона была у меня с собой.
7. … достаточно просто…
Иногда люди делают такие вещи, в которых потом сами не могут разобраться, даже по прошествии долгого времени. Зачем я стала драться? Почему я ничего не сказала? Почему я свернула налево, а не направо? Почему я ничего не сделала? Вот и сейчас, я не могу сказать, почему я не рассказала Нории про икону. Я несколько раз собиралась это сделать, но каждый раз меня что-то удерживало. Потом я как-то обратила внимание, что икона виднеется из-под крышки моего рюкзака. Ладно. Если она ее заметит – я расскажу, решила я. Если не заметит – не расскажу. Как сложится. Она указала мне путь, но я чувствовала, что икона эта – моя, по крайней мере сейчас.
Нория решила отправиться в Кветту вместе со мной. Тармур должен был показывать дорогу. Она сказала, что хочет записать на видео беженцев и отослать пленку в надежное место. Около дня мы шли пешком, а потом нас подобрал автобус и увез от бесконечных пыльных дорог, мертвых полей, мертвых животных и умирающих деревень. Южный Афганистан – это пустыня, где нет совершенно ничего.
Наконец Тармур сказал, что граница уже близко, за холмом. На его вершине стояли люди и смотрели вдаль. На них была пыльная рваная одежда и соломенные шляпы. Это были местные "фермеры". Их участки были погублены засухой. Сначала у них кончились деньги, а потом еда.
Вскоре мы въехали на холм и увидели, почему они не шли дальше. Всю дорогу блокировали массивные металлические ворота. Перед ними толпились сотни таких же "фермеров" – без документов, без денег на взятки, без ничего – и отчаянно пробивались к небольшому проходу.
Тармура это зрелище ошеломило. – Откуда они все взялись?
Я вытащила из рюкзака бинокль и навела его на границу. С другой ее стороны стояли пакистанские пограничники с деревянными палками; по всей видимости, им был дан приказ не пропускать людей без документов. Я не слышала звуков, но видела, как они отступали или бежали обратно.
Нория раздумывала, снимать ли ей это, или нет. – В прошлом году, - сказала она, - сто пятьдесят человек беженцев – по большей части женщины и дети – замерзли насмерть в лагере беженцев, после того, как перешли границу.
-Это нелепо, - сказала я.
-В некоторых деревнях можно натолкнуться на детей, которые уже не дети, а животные. Они хотят есть, вот в чем дело. Такова вся их жизнь. Поиски еды. Рядом с Кандагаром в первобытных условиях живут 14 тысяч семей. Их дома – куски брезента, накинутые на каркас из веток. У них нет питьевой воды, нет медицинской помощи. Нет еды. Зимой они умирают сотнями. Люди смотрят "Список Шиндлера" и рыдают, но они не знают, что в паре тысяч миль от их кинотеатра люди есть люди, живущие не в лучших условиях, чем в концлагере.
Нория показала мне лагерь беженцев. Я, честно говоря, поначалу приняла это за свалку. Мы прошлись по нескольким палаткам.
-Раньше я молилась, - сказала одна из женщин и разрыдалась. Она была вдовой с восемью детьми. – Теперь я не могу даже молиться.
-Мне постоянно холодно. – сказала другая женщина в следующей палатке. Она попала в лагерь два месяца назад и родила здесь двойню. Ей приходилось поить детей с ложки грязной водой, так как она слишком ослабела, чтобы кормить грудью. Дети были завернуты в разноцветные куски материи. – Я еще никак их не назвала, - сказала она.
В третьей палатке я увидела настоящий живой труп. Человек настолько исхудал, что стали выпирать кости. – Посмотрите на меня, - сказал он. – Я скоро умру от голода. Его глухонемая жена смотрела на нас с немым укором. Человек показал нам все свое имущество – пару одеял и кастрюлю. – Я не могу больше так жить. – сказал он. – Как мне выбраться отсюда?
-И лучшее, что мы можем предложить этим людям – это оружие. – сказала я Нории, когда мы возвращались из лагеря. – Гораздо лучше было бы дать им хотя бы воды. Я встречалась с мертвецами и разными мифическими монстрами, но мне никогда не приходилось ухаживать за ребенком, умирающим от дизентерии.
-Есть люди, которые говорят, что все эти страдания – по воле божьей. – сказала она, чуть помедлив. – Грустно то, что это воля не Бога, а самого человека.
* * *
Мы решили убить время. К вечеру все эти толпы должны были разойтись или хотя бы поредеть. Тогда спустимся и мы с нашими паспортами, пакистанскими визами и американскими долларами и перейдем границу.
Тармур рассказал нам про советский вертолет, который недавно нашли в русле высохшей реки. Скелеты в нем все еще сжимали оружие, из которого пятнадцать лет назад убивали афганцев.
-По крайней мере, после того, как появились талибы, - сказал он, - в Афганистане наконец-таки стало мирно. Никаких больше русских, никаких англичан и никаких американцев. Простите, Лара, я не хотел вас обидеть.
-Не беспокойтесь. - сказала я, - Для меня русские, англичане и американцы тоже не лучшие друзья. - У подножия холма стояло несколько зданий. В этот момент мое внимание среди них привлек солнечный блик от оптики – словно кто-то наблюдал за нами в бинокль. Нория тоже заметила это.
-За нами следят? – спросила я.
-Да, - сказала Нория. – Они следят за всеми.
-И нас обыщут?
-Положите в рюкзаке на самый верх одежду. - сказала Нория. – У нас есть выездная виза, есть деньги – все будет нормально. Пограничники не любят копаться в грязном белье.
-А как насчет вашей камеры?
-Для этого им придется обыскать мою одежду – я не думаю, что они на это пойдут.
Мне это все показалось не слишком убедительным, но я все же засунула икону на самое дно рюкзака. Я опять чуть было не сказала о ней Нории, но потом решила, что лучше ей о ней не знать, если икону вдруг обнаружат.
Потом откуда-то из-за зданий выехал "датсун" и стал подниматься к нам.
-За нами едут, - сказала я.
-Когда-нибудь это должно было случиться, - сказала Нория. – Нам лучше не подавать вида, что мы в чем-то виноваты.
Машина подъехала к нам, оттуда вылезли трое человек с автоматами и забрали нас с собой.
* * *
Нас с Норией отвели к седеющему командиру. Его лицо все было в шрамах, а один глаз закрыт повязкой. Одной ноги не хватало, вместо нее был протез. Вылитый Долговязый Джон Сильвер.
-Рад снова вас видеть, Лара, - сказал он.
Я всмотрелась в него и не поверила своим глазам. Это был Мохаммед Басмачи. Мне трудно было скрыть изумление. Всего лишь пять лет назад он был красивым молодым человеком.
Басмачи усмехнулся и указал нам на стулья. – К вам время оказалось милостливее, чем ко мне, - сказал он. – Могу я предложить вам чай?
-Мы арестованы? – спросила я.
-Конечно, нет, - сказал кто-то позади меня. Я знала, где я слышала этот голос. Я вспомнила человека, который пять лет назад спас меня в подвале музея в Кабуле. Я обернулась. Разумеется, это был он. Замгенсек из министерства иностранных дел. На этот раз на нем был легкий тропический костюм и он грел руки над жаровней в углу.
-Вы! – сказала я. – Все это время я так вас и не узнала!
-Иногда трудно узнать человека в других обстоятельствах.
Какое-то время я молчала. – Откуда вы узнали, что я здесь?
-Я видел список пассажиров угнанного самолета. Это одно из моих занятий – следить за вашими путешествиями. Правда, если бы не было этой недавней истории, я не обратил бы внимания на какую-то "Лару Фаррингдон". Тем не менее, я связался с нашими людьми в Кандагаре, устроил вам задержку с получением визы, чтобы успеть попасть сюда.
* * *
И вот, все мы – Нория, Басмачи, я, и замгенсек - сидели в пыльном кабинете на краю Пакистана и пили чай.
-Давайте я проясню ситуацию. – сказал замгенсек. Басмачи кивнул. – Я, разумеется, представляю британское правительство. А Нория, соответственно, представляет секретную службу американского правительства.
-Что?? – изумилась я.
-Меня завербовали еще в университете. – сказала Нория. – Этих двоих я знаю уже долгое время – я знала их еще тогда, когда мы с вами разговаривали на конференции в 1996 году.
-В жизни бы не подумала.
-Приятно это слышать.
-С Норией мы встретились в медресе(учебное заведение) в Пакистане. – сказал Басмачи. – Я был тогда молодым студентом. Она предложила нам оружие и деньги, чтобы мы установили в Афганистане сильное правительство.
-Гражданская война мешала бизнесу. – сказал замгенсек. – Мы хотели построить нефтепровод из Туркменистана в Пакистан, и талибы поначалу согласились.
-Но здесь был еще и Усама бин Ладен, - сказал Басмачи. – Влиятельный друг Муллы Омара.
-Бин Ладен – сауд, и он хотел, чтобы в Афганистане установили саудовские законы. – сказала Нория. – Он противился любому сотрудничеству с Западом.
Замгенсек доверительно наклонился к нам. – Вообще-то, все эти афганские законы, которые так волнуют Запад, уже давно действуют в Саудовской Аравии – публичные казни, и тому подобное. – сказал он. – Но без нефти Афганистан не сможет купить права иметь подобный деспотический режим и при этом жить в мире.
-Вам лучше не попадаться мне в Лондоне где-нибудь ночью на пустой аллее. – сказала я.
-Я хочу сказать, - сказала Нория. – что часть моей…платы…за работу на этих людей – возможность защищать права исламских женщин. Я против любых попыток ввести в Афганистане такой режим, как в Саудовской Аравии.
Я презрительно глянула на нее и она покраснела.
-Здравомыслящие члены движения талибан вас поддержат, - примиряюще сказал Басмачи.
-Да. – сказал замгенсек. – В общем, мы заключили договор. В обмен на содержание бин Ладена под домашним арестом мы пообещали помочь афганцам найти легендарный и таинственный объект, который веками хранился в секрете местными пуштунами.
На этом месте я горько рассмеялась. Интересно, сколько же раз я уже попадала в такую же ситуацию?
-Это у нее? – спросил Басмачи.
-Да. – сказала Нория. Она отвела взгляд.
-Я же говорил, когда-нибудь она это разыщет, - сказал замгенсек. – Она получше любой натасканной гончей.
Они с Басмачи выжидающе уставились на меня, как дети, ожидающие подарка на Рождество.
* * *
Частью моей "платы" – как это изящно назвала Нория - было возвращение в Англию без попыток меня прикончить по дороге. Басмачи, кстати, заметил, что ему понравилось, как я разобралась тогда с насильником. Другое дело, что мне его одобрение было до лампочки.
Икону они сожгли на жаровне прямо в кабинете Басмачи. Нория после этого как-то поскучнела, Басмачи испытал облегчение, а замгенсек нетерпеливо посмотрел на часы.
Через несколько недель после того, как я вернулась в Англию, в Интернете стали появляться фотографии этой иконы. Оказалось, Нория умудрилась незаметно вытащить ее из моего рюкзака и заснять на видео. Она решила уйти из секретной службы, но вскоре после этого умерла от кровоизлияния в мозг. Икона стала известной как "подделка Дабери", ученые сделали вывод, что икона была частью христианской пропаганды 13 века. Я попыталась включиться в дискуссию, рассказала, где я ее нашла и почему думаю, что она подлинная. Однако потом ко мне заявилась полиция с ордером на обыск, перерыла весь дом, и после этого я – среди всего прочего – недосчиталась и бумаг, подтверждавших мою версию.
Тем не менее, договор между замгенсеком и Басмачи так и не вступил в силу. Нефтепровод так и не построили, и бин Ладена так и не посадили.
* * *
Осень была какой-то странной и переменчивой. Во время эпидемии ящура пришлось забить всех коров и овец, и теперь поля вокруг моего особняка выглядели пустыми и скучными. Было такое чувство, что кончается один век и наступает другой, двадцать первый, полный в равной мере светлых надежд и ужаса.
Я заглянула на кухню. Там все уже успело покрыться тонким слоем пыли. Помнится, я всегда могла разглядеть свое отражение в одной из сковородок, но сейчас она была пыльной и закопченной. Я заглянула в мойку и обнаружила там чашку Уинстона, с выцветшим британским флагом "Юнион Джек".
Сама я плохо управляюсь со всем этим кухонным хозяйством, поэтому просто купила себе в магазине электрочайник, микроволновку и тостер. Я разогрела себе фасоли, сделала гренки, заварила чай из пакетика, и понесла все это на подносе наверх.
В доме было так тихо, что я слышала, как тикает будильник на тумбочке около моей кровати в другой части дома. Я включила телевизор и принялась за еду.
По Би-Би-Си показывали какой-то фильм-катастрофу. Снят он был в таком "документальном" стиле, короткими отрывками как бы новостей. Там в горящее здание мирового торгового центра собирался врезаться пассажирский авиалайнер. Тень его крыльев скользнула по лицу статуи Свободы. К концу фильма она, наверно, превратится в богиню возмездия.
-Я этот фильм уже смотрела, - сказала я и выключила телевизор.
На чердаке зловеще завывал ветер и в окна стучали ветки деревьев.
Надвигалась буря.
Конец.
Перевод – Sordman, сентябрь 2001, апрель 2002 |
